Рябиновый клин

– Смоленск, вот трагедия! – мелко потряхивая головой, восклицала Вера Самойловна, будто лишь сегодня утром услыхала дурные вести. – Вот город-мученик! Атака на Смоленск была одной из самых кровавых. Потери русских – гигантские, всё сожжено, мёртвых не счесть, улицы усеяны трупами! Стратегия выжженной земли – это идея Барклая, тот всё на своём пути разрушал: склады пороха и провианта, мосты, дороги… Но император будто не слышал, не понимал, не желал осознать реальное положение вещей. Он не желал слышать предостережений. Бонапарт стремился к Москве как безумный! Он пёр на Москву – в своей жажде победы! Ему необходима была победа. И, главное: он просто не в состоянии был поверить, что русские покинут священную столицу своего отечества без боя!

Годам к семнадцати, когда он и рожок забросил, и Вера Самойловна заболела так, что неделями лежала в больнице, и Сташек проведывал её там, и они, если сил у неё хватало, тихонько прогуливались по тамошнему парку среди старых могучих лип, а потом сидели на скамейке неподалеку от часовенки… – годам к семнадцати он знал практически всё о передвижении французских и русских войск в войне 1812 года. Зачем? Бог весть…

Зачем в пятом классе необходимо было перечитать «все великие эпосы», которые удалось достать в библиотеке, начиная от «Мифов Древней Греции» и заканчивая «Забавной Библией» Зенона Косидовского («…за неимением настоящей. Не обращай внимания на плебейский сарказм автора – редкостного говночиста. Просто запоминай библейские истории и имена. Это простые и удивительные истории на все времена, – с тобой они тоже произойдут. Когда-нибудь я достану тебе настоящую Библию, Аристарх, и ты замрёшь над ней и склонишь голову перед вечностью и роком…»).

Зачем в седьмом классе она кричала, вращая глазами, что не прочесть «Госпожу Бовари» Флобера не-воз-мож-но? – и он читал, мучительно преодолевая описания бесконечно далёких и скучных провинциальных обедов, каких-то непонятных устриц, утреннего света на островерхой крыше собора и дилижанса, гремящего по булыжной мостовой.

Зачем в восьмом классе она вручила привезённую из Москвы книжку американского писателя с длинным именем Сэ-линд-жер, и с таким же длинным названием «Над пропастью во ржи», с мальчиком на обложке («Смотри, смотри-ка, Аристарх, он ужасно на тебя похож, только лысый. Книгу переводчица подарила, Рита Райт-Ковалёва. Представляешь, мы встретились сорок лет спустя и сразу бросились друг к другу! Вот она надписала тебе, да-да, тебе: «Аристарху Бугрову – всегда верь только своему сердцу!»)… И Сташек нехотя раскрыл книгу, опоясанную всеми этими именами, как пулемётными лентами… и уже не закрыл, пока не дочитал до конца – в полтретьего ночи…

Он мечтал стать врачом, спасателем человеческих жизней; знал, что после школы уедет в Ленинград поступать в медицинский. (В Ленинграде жил какой-то бывший сослуживец отца по Сортировочной, какой-то полувоенный человек Марк Григорьевич, у которого можно было остановиться недели на две.) И в это же время каждый миг его жизни был пронизан рыжим солнцем волос некой девочки, которую насмешливо и ревниво он звал Дылдой, и задолго до отъезда в смятении думал об их неизбежной разлуке, пытаясь найти какое-то решение и возможность не расставаться. Он даже молча плакал в темноте, по-детски кривясь и отирая слёзы уголком пододеяльника, и молча клялся ей и самому себе в вечной, вечной, вечной…

А Вера Самойловна умирала медленно, тщательно, будто оглядываясь вокруг себя – не забыла ли уточнить что-то важное, распорядиться, прибрать за собой; угадывая для разговоров такие болезненные темы, что порой Сташек огрызался, вскакивал, размахивал руками, даже кричал на неё… Бывало, вставал и покидал палату, хлопнув дверью, но всегда с полдороги возвращался: представлял, что вот сейчас она и умирает, и смотрит на дверь, за которую он выбежал десять минут назад.

Почему трижды в неделю, а то и чаще он проходил в белёные кирпичные ворота Народной больницы, взбегал по лестнице на второй этаж и два-три мгновения ещё стоял, собираясь с духом, прежде чем войти в палату, где угасала старуха, чей образ был уже неотторжим от детства, от музыки, от замечательных книг, от мучительной истории страны и кошмарной судьбы её народов…

Кто там ведает нашими привязанностями?

И почему мы выбираем друг друга?

И отчего так больно расставаться…