Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны

– Не перебивай. Мы любим друг друга. Мы должны быть вместе. Я нашел проводника. Здесь есть тропинки в горах, местные знают. Мы уйдем через Афганистан. Доберемся до Европы, я буду работать. Это здесь архитектура в загоне, а там… Мы поедем в Австрию, я покажу тебе настоящий замок Фюрстенбергов. Мы купим небольшой домик где-нибудь на берегу Дуная или Рейна и забудем кошмар этой жизни. Ты слышишь меня?

– Слышу.

– Завтра к ночи, в десять, я буду ждать тебя здесь. Возьми только самое необходимое.

– Нет! Я не приду.

– Посмотри на меня.

Ася посмотрела ему в глаза. В них плавился янтарь. Она чувствовала себя бессильной перед этим взглядом. Он завораживал ее.

– Ты придешь. Я буду ждать.

Ася не помнила, как оказалась дома. Она невпопад отвечала на вопросы домашних, не замечала тревожных взглядов Эмили и вопросительных – мужа. Она то принималась много говорить, то надолго замолкала, глядя куда-то в одну точку. Вечером на террасе она вдруг согласилась спеть. Алексей принес гитару. Ася оглядела террасу горящим взглядом и запела:

Я все еще его, безумная, люблю.

При имени его душа моя трепещет,

Тоска по-прежнему сжимает грудь мою,

И взор горящею слезою блещет…

Я все еще его, безумная, люблю!

Как только она окончила романс, Эмили вскочила и прошлась по террасе.

– Это Жадовская? Я помню, помню, Зоя Александровна любила ее.

И Эмили принялась преувеличенно оживленно болтать, будто пыталась заслонить собой внезапную откровенность Аси. Стали вспоминать детство, проделки Алексея, совместные пикники, и возникшая было неловкость сгладилась. После Эмили утащила Асю в комнату и накинулась на нее:

– Что ты делаешь, Аська? Не смей так с Алексеем, поняла? Он не заслуживает этого!

Ася смотрела на подругу несколько отчужденно:

– А что, если я люблю двоих? Что же делать? Или тебе это непонятно?

Ася горько усмехнулась и уставилась на Эмили. Та стушевалась под этим взглядом.

– А ведь ты тоже любишь двоих, Эмили?

– Я… – Эмили покраснела. Отступила на шаг, споткнулась.

– Ты по-прежнему неравнодушна к Алешке. И я могу тебя понять. Но тогда не лезь мне в душу, Эмили, прошу тебя!

Они вернулись к мужьям и как ни в чем не бывало стали болтать о пустяках.

Но все же, когда Артем с Эмили ушли к себе, Алексей спросил:

– Что с тобой, Ася?

Она пожала плечами.

– Мне что-то неспокойно за тебя, боевая подруга. Завтра у нас небольшая вылазка в горы, можешь в часть не ходить. Отдохни-ка немножко дома.

– В горы? Надолго?

– Как обычно, Аська, ты же знаешь – как получится.

– Алексей, я тебя очень прошу: возьми меня с собой!

– Да что случилось? Ты же знаешь, это исключено. Там, между прочим, стреляют.

– Мне все равно, я не боюсь.

– И все же ты чего-то боишься. Опять что-то скрываешь от меня? Ну-ка…

И Вознесенский попытался обнять жену. Она выскользнула, отошла к перилам, уткнулась лбом в решетку. Она стояла так очень долго. Зыбкие звезды высыпали на бархат неба, над плоской крышей качался белый рожок луны. Ночь, наполненная вязкими, тягучими звуками природы, не соответствовала внутреннему звучанию Аси. Извне до нее доносились чуть слышное журчание воды в арыке, неясный шорох змеи в соломе, шуршание мышей, вздохи деревьев и стук упавшего яблока. А внутри кровь неслась по венам, сердце выстукивало чечетку. Ледяные пальцы трогали горячие скулы, а сжавшийся в комок желудок заставлял ощущать горечь во рту. Горько, неспокойно было Августине в этот час. Тот, кто хоть раз в жизни ощутил силу настоящей страсти, знает, что на какое-то время голос ее способен заглушить все другие голоса. Сила эта способна смести на своем пути строения, трепетно воздвигаемые человеком всю свою жизнь. Однако же чуткая душа и в эти роковые минуты способна расслышать тоненький голосок, слабо напоминающий о том, что страсть – это еще не все… И эта слабая помеха способна внести горечь даже в самый сладостный мед любви…

Ночь, обволакивая женщину, заставляла испытывать страх, ни на что из пережитого не похожий. И Августина ждала утра.

Но и утро не принесло покоя. Целый день она бродила сама не своя, перекладывая предметы. То выходила во двор, то возвращалась, чтобы вновь наткнуться взглядом на вещи Алексея – портупею, чайную чашку из любимского дома, картину Ивана, на которой Троицкий ансамбль и сторожка на берегу Учи.

Вещи эти, казалось, наблюдали за передвижениями Августины и все понимали. К тому же Эмили бросала тревожные взгляды и несколько раз пыталась подступиться с расспросами. Ася уклонялась от разговоров, но от этого не становилось легче.

Все, что было сейчас вокруг нее, сегодняшнее время каким-то образом отодвинулись. Словно она сама, та, прежняя, вчерашняя влюбленная гимназистка, выплыла из прошлого. Она требовала свое – свою страсть, не прожитую в полную силу, неисполненные желания, оправдание всех страданий, пережитых после. Она была моложе, сильнее и безрассуднее Аси теперешней. И с ней было не совладать.