Рябцева С.Л.Дети восьмидесятых

Скачет за партой Серёжа О. Он бы и рад сидеть нормально, да водит ребенка непонятная сила: то вертит во все стороны, то под парту запихнёт, то голову ему развернет на немыслимое количество градусов. Он знает, как надо вести себя на уроках. Теоретически подкован. Но пока ещё не дорос до понимания того, что есть настоящий учебный труд. Серёжа со страхом — хроническим, застарелым – ждёт моего прямого педагогического воздействия, точнее, возмездия, которое, по его понятиям, выглядит примерно так: «А ну встань! Я кому сказала?! Давай дневник!» И так далее. Но я почему-то молчу (наверное, ничего не замечаю), значит, можно вертеться. Глядя на него, выпадают из работы ещё несколько человек: выпасть легче, чем преодолевать сопротивление задачи, а мои гражданята пока ещё предпочитают путь наименьшего сопротивления.

Рявкнула. Сережа моментально преобразился: вместо нарушителя порядка мы видим образцово-показательного мальчика!

–О, какой эффект! Наш Сережа, оказывается, хорошо реагирует на рявканье! Как видишь, я могу, но

никогда этого не делаю. С людьми я разговариваю по-человечески, уважительно. И меня понимают. Правда? – обращаюсь за поддержкой к "старичкам".

В ответ дружное "да!".

– Вот видите, теперь к нам пришёл Серёжа и решил меня перевоспитать. Подумал: "почему это С.Л. всегда говорит тихо да спокойно, вежливо да деликатно? Аж слушать противно! Нет чтобы прикрикнуть на меня, Серёжу, да погромче. А потом ногой топнуть, да кулаком об стол, нет, лучше сразу по спине! Вот это урок, я понимаю! Тогда и учиться приятно".

В классе хохот, а я продолжаю атаковать безделье. Подхожу к Жене М^ забираю машинку, которую он увлеченно катал по сиденью в то время, когда весь класс увлечённо решал задачи. Он сжался, ожидая неминуемой кары за такое потрясение основ школьного Устава (Женя уверен, что нарушать-то его, конечно, можно и даже нужно, но так, чтобы учительница не видела. Вкуса к настоящей работе у него ещё нет).

Молча иду с машинкой к своему столу, молча ставлю её на стол и тоскливо начинаю катать её и занудливо бибикать. Позволяю себе эксцентрику, потому что задача решена, ребята заканчивают её оформление. Им можно передохнуть, отключиться, пока я делаю прививку. Мои труженики вовсю резвятся. Робко улыбаются даже выдавшие из работы товарищи, хотя и ожидают ещё грома и молнии на свои провинившиеся головы. А я смотрю серьёзно и удивлённо.

– Ну и что тут смешного? Надоели мне ваши уроки – работай да работай! Тоска! Вы учитесь там... как-нибудь... сами. А я машинкой поиграю... в-ж-ж-ж... би-би-и-и-и...

Ребята весело протестуют:

– Нет уж, С. Л., давайте лучше займёмся делом!

– Да ну, вот ещё – дело какое-то придумали. С вами неинтересно. Вот с Женей – другое дело: он девять лет будет под партой машинку катать. И вырастет такой... такой.,, ну прямо не знаю какой: у-умнеиький, образо-ованненький...

В классе смех, идёт оживлённое комментирование идеи ничегонеделанья. Женя смущён, чувствует себя крайне неуютно: вроде и не ругают, наоборот, как бы хвалят, но до чего глупое положение!

Не раз и не два ещё повторю подобные прививки в разных формах, пока новенькие не почувствуют, что

умственный труд – самый тяжёлый, но зато и самый радостный, пока не поймут, что он требует к себе огромного уважения и полной тишины.

Если бы это еще понимала администрация! Но – |увы... Во время урока в класс может войти кто угодно и

а) проверить, промаркированы ли парты (директриса почему-то убеждена, что промаркировать парты – это значит поставить на них номер кабинета, в котором они стоят);

б) выяснить, сколько учащихся отсутствует;

| в) сообщить, что после третьего урока совещание в учительской;

г) велеть всем срочно идти на прививку;

.......

я) выявить тех учащихся, у которых не обёрнуты |учебники.

Много раз я закрывала дверь перед уважаемыми комиссиями, заработала печальную славу человека с несносным характером, но отрывать нас от работы – не скажу прекратили – стали намного реже. Самое печальное – они никак не могли взять в толк: из-за чего это я, собственно?..

На уроках не устаю расхваливать тех, кто думает, ищет, задаёт умные вопросы, храбро преодолевает и внешние трудности, и своё неумение, свою лень. Эстетическая оценка тесно переплетена с нравственной, неотделима от неё.

– Какое красивое лицо у думающего человека! Как прекрасны умные глаза! Всякий труженик, мастер своего дела, вызывает у меня глубокое чувство уважения, даже почтения.

Эти слова уже можно отнести к доброй трети класса. «Силачей» я посадила на 3-й ряд, «серединка» занимает середину, а на 1-м ряду самые рыхлые детки, за которыми нужен глаз да глаз. Между 1-м и 3-м рядом громадная дистанция:

"силачи" уже самостоятельно изучают новую тему, к которой мы, правда, давно готовимся, решают заковыристые задачки и горы примеров. Они трудятся увлечённо, они цепкие и активные, да ещё и индуцируют друг друга. Эти же шагу без меня ступить не могут: стоит мне переключить внимание на другой ряд, они сразу «разбредаются» кто куда и – под кусток, на бочок. Для них пока умственный труд принудителен.