Рябцева С.Л.Дети восьмидесятых

Чиновник любит подробный план, в котором все разложено по полочкам: работать по такому плану безопасно – всё оговорено заранее. И даже если многообразная хитроумная жизнь вдруг подсунет что-то неожиданное, это "вдруг" можно просто проигнорировать, сославшись на всемогущий план: нет там никакого "вдруг"! Но если идти не от планов, а от жизни, при|дётся мгновенно и точно прореагировать на изменения, оптимально разработать ситуацию, не отклоняясь от цели, т. е. нужны изрядная гибкость, находчивость, смелость. Вот тут-то и кроется опасность оказаться несостоятельным, обанкротиться: в ситуации неопределенности бумажкой уже не прикроешься, а значит, останешься голеньким. Из всех приёмов чиновник в совершенстве овладел только одним: запретить! Проверяя чужую работу, он всё, что видит, сравнивает с эталоном. Бумажным. Процесс проверки для него заключается в категорическом, бездумном отбрасываний всего, что не соответствует его заплесневелому эталону... Но если 'ты имеешь смелость не соответствовать да еще и стойкость не "отбрасываться" – ну, тогда держись!

В этом году над нами поставили нового завуча: директриса подбирала кадры по своему вкусу. Завуч энергично взялась за дело и в кратчайший срок нашу и без того тяжёлую жизнь сделала невыносимой. Никакой диалог с ней был в принципе невозможен: мы говорили на разных языках и цели наши были противоположны: наша – выстоять, её – уничтожить. Когда отношения раскалились до предела, я обратилась за помощью... куда только не обращалась. Потом поняла, что учитель перед лицом чиновника абсолютно безправен и беззащитен. Одна опытная учительница сказала:

– Обращаться за помощью к вышестоящим чинушам

может только наивный человек. Они же все одной породы. Вспомните русскую пословицу: "Завуч завучу глаз не выклюет" – и смиритесь.

– Нет, не смирюсь с оскорблениями и унижением. Бросить все и уехать? Не могу. У меня 37 детей.

Выручал юмор.

Ловит меня директриса в коридоре и раздраженно выговаривает:

– Почему это ваши дети так рано приходят в школу? И после уроков никак не выгонишь! А что это они делают на втором этаже? Нечего им тут лазать!

Это она случайно наткнулась на Катю, которая в коридоре у окна учила роль.

Отчитала и пошла дальше. Все вопросы у неё риторические, ответа она не ждёт и слушать не станет.

Спасаю остатки нервов – представляю себе картину: мы занимаемся и кладовке, Катя вышла в коридор, учит роль. Мимо идет директриса. Увидев девочку, заинтересованно спрашивает, чем она занята. Учит роль? Молодец. Директриса гладит Катю по головке, обещает прийти на спектакль и, поправив нимб и взмахнув белоснежными крылами, впархивает в голубой кабинет с розовой табличкой "Душа школы".

Именно так и представилось, потому что проявление внимания к ребёнку и деликатного обращения, с одной стороны, и появление нимба с крыльями, с другой,– события равно невероятные. Из области фантастики. В жизни всё проще.

В учительскую заглядывает мальчик (реликтовый мальчик, в нашей школе такие уже не встречаются) и вежливо спрашивает:

– Скажите, пожалуйста, Л.В. здесь?

Директриса жизнерадостно:

– Да, под столом сидит!

Мальчик смутился, извинился (!) и исчез.

Она обладает крайне своеобразным чувством юмора...

Доходило и до курьёзов.

– С.Л., вы слышали, что в теплице перебиты все стекла? Так вот, среди тех, кто бил, был мальчик из вашего класса.

– Не может быть. Мои могли нечаянно угодить снежком в окно, но сознательно устроить подлость не могли.

– А у меня фамилии записаны!– тихо ликует завуч.

И показывает мне листок с признанием одного из участников. Класс указан наш, а фамилия и имя незнакомые.

– Это не мой ученик. У нас такого нет.

Завуч разволновалась и... начала меня уговаривать:

– Ну как же не ваш, вы вспомните, посмотрите лучше...

Такой сюжет пропадает! Второй "Д" – варвары!

– Вынуждена вас огорчить: это всё-таки не наш мальчик.

Это она запомнит. И припомнит.

Или маленькая сценка для театра сатиры.

Прошу у директрисы ключ от зала – провести там урок пения. Она настораживается: ключ – это такая штучка, которой что-то от кого-то можно запереть. Славная вещица!

– Проводите в кабинете пения.

–Там покрасили пол.

– Тогда в классе.

– Нам нужен инструмент, пианино.

– Не дам!

– Но почему? – спрашиваю я, хотя и так ясно: она не может разрешить, если может не разрешить.

Она так устроена. Знает, что для дела, понимает, что надо дать,– и всё равно не даст. Тяжёлый случай.

Но урок-то надо проводить, никуда не денешься. Я настаиваю – у неё усиливается раздражение, которое и без того имеет хроническое прогрессирующее течение. Она постоянно натыкается то на наши идеи и новшества, то на наши подозрительные связи с детсадами и школами, с ТЮЗом и Театром кукол, с фотошколой и Дворцом культуры, то на моих активных детей. Да, нас тут слишком много. Но вместе с тем мы ничего, ну вот ничегошеньки противоправного не совершаем. Ничего такого, за что можно было бы объявить выговор или вынести приговор, в крайнем случае просто отругать за дело. Поэтому приходится вот так: -

–С.Л.! А почему это вы идёте в столовую впереди класса?

Или так;