Ряд волшебных изменений

— Это избранное Пушкина. Рина первым делом сунула туда нос и строго спросила меня, какое стихотворение мое любимое. Я, как положено послушному ребенку, вскочил вон на ту табуретку, вытянулся по стойке смирно и вдохновенно оттарабанил одно из любимых.

— Серьезно на табуретку влез? — улыбнулась Татьяна Александровна.

— Абсолютно. Дай, думаю, попридуриваюсь.

— Смешной ты, Мишка–коврижка. И что ты ей оттарабанил?

— Одну не слишком популярную вещь, любопытную тем, что написана на фоне активного общения с декабристами:

Мое беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине;
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды —
Ярмо с гремушками да бич.

— А девица?

— Милостиво покивала, и у нас состоялся небольшой симпозиум на тему, как свободолюбивый друг декабристов в Александре Сергеиче гармонично сочетался с типичным крепостником. Беззастенчиво употреблявшим, как говорят злые языки, всех своих сколько–нибудь привлекательных крепостных девок. Вообще, эта Рина произвела на меня сильное впечатление — будто не с проституткой общаешься, а с профессором–историком, специализирующимся на пушкинской эпохе. Уровня Эйдельмана или Лотмана.

— И что было дальше?

— Я опять сел готовиться к вашему экзамену, а она упорхнула.

— У тебя веник есть?

— Веник? — удивился Миша. — Вроде был. А что? Куда–то срочно летим?

— Пока нет. Просто как увижу эту Рину, сломаю об нее веник. Чтоб не совалась к тебе. Больше мне, к сожалению, нечего ей противопоставить — я не пушкинист. И раза в два ее старше…

— Танюш, милая, ну, хочешь, я вообще не буду с ней больше разговаривать? Мне ведь никто, кроме тебя, не нужен, никакие Рины и вообще никто!

— Да уж видела я, как ты на меня пялился на лекциях. Слава богу, хоть слюну набегавшую успевал сглатывать… Ой, ты же у меня еще недолеченный! Ну–ка, ложись на спину! Голова не кружится?

— При виде ваших прелестей — кружится, мадам!

— Я мадмуазель.

— Еще сильнее закружилась!

— Мишка, ну, отпусти меня! Это неприлично — целовать даме грудь, когда она к этому не расположена!

— Так она сейчас будет расположена!

— Мишка, прекрати, я должна тебе сделать второй сеанс лечения! У тебя сотрясение мозга! Ну что мне, силу применить?

— А вы щекотки боитесь, мадмуазель?

— Обижусь–поссорюсь!!! — взвизгнула Татьяна Александровна.

— Все–все, понял, больше не буду. Но силу можно применять только против врагов. А как это вы, кстати, умудрились вчера с этими здоровенными жлобами справиться?

— Научилась в одной школе каратэ.

— Понятно. Так вот, против друзей силу применять нельзя.

— Ну и что мне тогда с тобой делать, нахальный паршивец?

— Расслабиться и получать удовольствие…

*****

Из комнаты Татьяна Александровна и Миша выползли в конце концов довольно поздним утром. В это время из другой комнаты вышла девушка, сопровождаемая суровым грузином в характерной кепке.

— Катя! — воскликнула Татьяна Александровна. — Наконец–то ты нашлась! Господи, как я рада тебя видеть!

И они с девушкой обнялись.

— Гиви, — сказала девушка грузину, — там английский замок, ты сам закрой за собой, ладно?

Грузин что–то пробурчал и направился к выходу.

— А почему вы, Миша, — спросила девушка, — как–то странно ухмыляетесь? Встретились две подруги, что смешного?

Еремеева вопросительно посмотрела на Мишу.

— Дело в том, Татьяна Александровна, — объяснил тот, — что я эту девушку знаю под партийной кличкой Рина.

— Ой, Катюш, — рассмеялась Еремеева, — понимаешь, выдающийся пушкинист Рина произвела на Мишу такое сильное впечатление, что я взревновала и обещала сломать об нее веник!

— Сломать веник? — сделала большие глаза Катя. — Танечка, ты сильно изменилась.