Рядом с солдатом

Костю разыскать было не так легко. Но совершенно случайно, зайдя в фотолабораторию при Доме офицеров, мы выяснили, что он временно исполняет обязанности фотокора. Когда мы вощли в маленькую фотолабораторию, Ряшенцев забурчал недовольно:

— Ну кого там носит?! Это ты, Хряпкин? Сколько раз тебя просил стучать сначала…

— Не шуми, Костя! Не засветим мы твои уникальные кадры! Лучше постарайся узнать, на кого шумишь.

Красный свет блеснул в очках Дмитрия. Ряшенцев стушевался, но нас не узнавал.

— Только через несколько минут могу зажечь свет, извините! Придется подождать! — оправдывался он.

— Товарищ Ряшенцев! Расскажите, как вам удалось прорваться из окружения под Сивашом? — задал вопрос Рымарев, и Костя направил свет красной лампочки ему в лицо.

— Это вы?! Не может быть! А я уж думал, что нам больше не свидеться! — Он ожесточенно качал ванночку, расплескивая проявитель. — Еле выскочили, знаете, из котла. Наутро после того, как вы от нас ушли… Прав был комиссар, что настоял на вашем уходе… Фашисты прижали нас к Сивашу и добивали минами. Только когда стемнело, мы пошли через Гнилое озеро… Надеялись наутро соединиться с нашими — приморцами, но наступило утро, а встречи не произошло. Измученные, голодные, до вечера отлеживались в густом винограднике и с наступлением темноты двинулись в Севастополь. Немцы были рядом, всюду мы слышали их. Мы обошли Симферополь — там уже были фашисты — и решили пробиваться через горы к морю. С горем пополам дошли. Ведь гитлеровцы наступали нам на пятки…

Ряшенцев рассказал, что в Севастополе его приписали к 7-й морской бригаде полковника Жидилова. Под Итальянским кладбищем Костю тяжело контузило. Узнав в медсанбате от медсестры, что его могут эвакуировать, Ряшенцев сбежал оттуда на передовую, получил взыскание, и вот теперь его держали здесь…

— Послезавтра — прощай, Севастополь! — сокрушался моряк. — Попробую снова сбежать…

— Теперь не сбежишь, от нас никуда не денешься! — Я протянул ему документ — выписку из распоряжения политуправления флота об откомандировании главстаршины Ряшенцева в распоряжение начальника военно-морской киногруппы капитана Н. Б. Левинсона.

Костя зажег верхний свет и стал читать предписание.

— Итак, ваша мечта остаться в Севастополе сбылась! Вы довольны, товарищ Ряшенцев?

Так мы заполучили еще одного друга.

«Внимание! Зона поражения! — проезд закрыт!» — гласила написанная от руки на фанере надпись.

— О це раз! Куды ж нам подаваться?! — Петро Прокопенко, как две капли воды похожий на нашего старого знакомого Чумака и обличьем и украинским говорком, затормозил газик и стал оглядываться по сторонам, ища объезд.

— Поедем, Петро, нам всюду можно! На съемку ведь торопимся!

Но на вокзальной площади нас остановил комсомольский патруль.

— Стоп! Проезд закрыт! Разве вы не видели запретного предупреждения? — Маленькая смешливая девчушка с красной повязкой на рукаве преградила нам дорогу. — Там у школы тонная бомба! Разминируют… Поняли?

— Хиба ж це ди до? — заворчал шофер.

В эту минуту к патрулю подкатила черная эмка. Из нее вышел высокий энергичный человек в кожанке и серой кепке.

— Что тут у вас случилось?

По нашей аппаратуре нетрудно было определить, кто мы.

— Пропустите! Это наши кинооператоры. Вас, наверное, Антонина Алексеевна предупредила?

Мы с Рымаревым переглянулись, ничего не понимая.

— Будем знакомы! Борисов, секретарь городского комитета партии.

О Борисе Алексеевиче мы много слышали, но встретиться с ним нам никак не удавалось. В горкоме его застать можно было разве только ночью.

Когда мы подъехали к школе, к нам подошла Антонина Алексеевна Сарина, второй секретарь горкома ВКП(6). С ней мы были хорошо знакомы.

— Искали, искали их, а они сами объявились, — сказала она, протягивая нам руку.

— Профессиональное чутье! — улыбнулся Рымарев.

Под самой стеной школы зияла глубокая траншея. Комсомольцы под руководством двух саперов готовились зацепить огромное тело бомбы. Ее немного деформированный стабилизатор приковывал взгляд, как палочка гипнотизера.

— А что, если рванет? — спросил Рымарев, пристраиваясь для съемки к навесному крану с талями.

— Ерунда. Легкими ушибами отделаемся, — мрачно пошутил мичман-минер, спокойно продолжая свое дело.

Все окончилось благополучно. Бомбу погрузили и подорвали в безопасном месте за городом.

После этой неожиданной встречи с Б. А. Борисовым мы виделись с ним регулярно. Он оказался простым, душевным человеком. Создавалось впечатление, что в Севастополе нет ни одного жителя или военного, который бы его не энал. А он знал людей, их нужды и чаяния, умел простым теплым словом успокоить, поддержать любого, вселить в него бодрость и уверенность. Каждый раз после встречи с ним мы уходили в горящий город на съемки с новым запасом энергии, сил и оптимизма, которые были так необходимы в то время.

— Ребята, снимите школьников Севастополя, учебу под землей, — говорил он, чтобы в мирные дни не забыли, в какое время учились, в каком городе живут… Восстановительные работы тоже надо бы запечатлеть…

Мы докладывали ему о своих делах: