Рядом с тобой

Сергей отвечал Галке тем же и в середине первого семестра начал активно к ней цепляться:

– Надо включаться в общественную работу, а не на свидания бегать.

Пытался дать поручения, а она ему:

– Я не собираюсь вступать в партию.

Видимо, она так сказала, что он отстал, но затаился, она это кожей чувствовала. Она знала, что эти люди ничего не забывают.

…Галя была во втором классе, когда к папе пришел секретарь парторганизации с упреком, что он подает плохой пример подрастающему поколению, потому что не ходит на собрания. Папа ткнул ему в лицо партбилет, сказал, что взносы платит исправно, что на собрания не ходил и ходить не будет. Хотите – исключайте из партии, ему есть куда пристроить семь рублей в месяц. Вот тогда Галя затаила на партию злобу, и на Ленина тоже. Мы говорим партия – подразумеваем Ленин, значит, Ленин забирает у папы каждый месяц целых семь рублей, а это очень много – шесть рублей стоит большая кукла. Разговор тот Галка не забыла, и жизнь его все время дорисовывала, формируя в ее голове зыбкую, малопонятную и едва уловимую картинку. Надо сказать, что родители ни намеком, ни словом не осуждали Ленина, но для нее это отдавало тайной с душком. Именно так – Галка еще в детстве определила, что тайны пахнут. Не так, как дрова, или борщ, или солнце – оно тоже пахнет. Тайны отдают холодным затхлым погребом, в котором нечем дышать, потому что воздух в этом погребе мертвый. Вот и эта, ленинская, тайна пахла мертвым погребом.

Кукол, мишек и собачек у нее было достаточно, но еще одна кукла не помешала бы, и в третьем классе ей удалось отомстить Ленину, хоть папа уже и купил ей немецкую куклу за одиннадцать рублей. Дело было так: школа отправила два класса на зимние каникулы в Москву. От Бендер до Одессы ехали на старом автобусе, от Одессы до Москвы – в плацкартном, насквозь продуваемом вагоне. Половина детей простудились, до Москвы добрались еле живые. Отдохнуть не дали – покормили в столовке, погрузили в автобус, тоже старый, и вперед, на экскурсию. Куда? На Красную площадь. Идут по площади, снег, ветер, а навстречу мужик с ногой под мышкой. Нога в газету завернута, только стопа торчит. Ветер рвет газету, дети остановились, рты поразевали, а мужик развернул газету и начал ногой размахивать, вернее протезом, и кричать что-то про свободу. Народ к нему потянулся, чирикают не по-русски, фотоаппаратами щелкают.

– Не обращайте внимания, это сумасшедший! – раскудахталась учительница, оттаскивая детей в сторонку.

Тут подъехала машина. Из нее выскочили милиционеры. Ногу забрали, мужика скрутили – и в машину. Даже обрывки газеты собрали – долго за ними гонялись, но ветер слабее советской милиции. Хлопнули двери – и все, на Красной площади от мужика с ногой не осталось и следа.

Школьники переночевали в старой гостинице по трое на разваленных кроватях с бархатными изголовьями, воняющими плесенью и пылью, утром наскоро позавтракали сухим пайком, запили подобием сладкого чая – и снова на экскурсию. Куда? В мавзолей. Галя сказала, что не пойдет. Учительница разоралась: как, почему?! Покойников боишься? Так это не покойник, это вождь, а он жил, жив и будет жить. Галя не хотела смотреть на вождя. К тому же ни папа, ни мама ей это не поручили, а другие родители детям поручали: обязательно сходи в мавзолей! Галя слукавила: да, она ужас как боится покойников, в обморок упасть может. На самом деле она их не боялась. А чего их бояться? Она видела их столько, сколько другие за всю жизнь не увидят – в детстве дорога к кладбищу пролегала по ее улице, и все дети, услышав оркестр, рыдающий похоронным маршем, залезали на забор, чтобы рассмотреть, кого везут в грузовике с открытыми бортами. Потом обсуждали, кто красивее одет – вчерашний или сегодняшний, кто моложе, у кого гроб лучше, венков больше. А смотреть на того, кто отнимает у папы деньги, она не собиралась. Учительница наклонилась и прошептала сквозь зубы:

– Или ты идешь с нами, или я отдам тебя милиционерам, потому что ты сумасшедшая. Ты вчера все видела? – Учительница лезла в глаза начесанной мохеровой шапкой, похожей на огромный одуванчик.

– Меня тошнит, когда я вижу покойников, – доверительно прошептала Галя, – я обрыгаю Ленина.

Учительница подумала и отвела ее к могиле Неизвестного солдата:

– Вот здесь стой и жди.

– Не могу.

– Что еще?! – Мохер на ее шапке стал дыбом.

– У меня почки больные, вот заболею, и вы будете виноваты.

– Гармаш, ты издеваешься!

– Что вы! – Галка хлопала глазами. – Я правду говорю. Лучше отведите меня в магазин, – она показала на ГУМ, – там тепло, там фонтан есть, я на картинке видела.

Училка сверкнула глазами, но к фонтану отвела. Потом Галя еще раз отомстила Ленину – на приеме в пионеры у памятника Ильичу отдала салют левой рукой.

Рыбаков отомстил неожиданно.

Перед летней сессией Галку вызвали в деканат – Ольга Александровна только в декрет ушла, и ее заместитель вдруг сообщила, что раз Галя в общежитии не прописана, то бишь проживает незаконно, должна освободить койку сразу после сессии, двадцать седьмого июня. И пусть скажет спасибо, что ее прямо сейчас не выгоняют.