Рядом с тобой

Сцепив кисти с такой силой, что побелели костяшки пальцев, Галя враждебно смотрела на жирную физиономию коменданта:

– Я никуда не уйду, пусть комиссия приходит, они не посмеют меня тронуть, у меня грудной ребенок!

Физиономия пошла багровыми пятнами. Комендант подбежала к шкафу, распахнула его и повернулась к соседке:

– Где ее вещи?

Тамара хмуро смотрела то на нее, то на Галю.

– Я спрашиваю, где ее вещи? Или ты тоже хочешь вылететь из общаги? – с ехидством спросила комендант. – Я это вмиг устрою.

Соседка подошла к шкафу, показала на Галкины полки, вернулась на кровать, и тут ее девочка проснулась и заплакала.

– Это чья сумка? – Комендант рылась внизу шкафа.

– Ее, – соседка кивнула на Галю.

Стало холодно и пусто. Не в комнате, а в душе.

– Гармаш, собирайся! Ты меня слышишь?

Девочка уже не плакала – она орала.

– Галя! – с раздражением бросила Тамара. – Делай что-нибудь, я не могу дочку успокоить!

Ромка агукнул. В дверь постучали. Это был начальник хозчасти института.

– Вот, – комендант ткнула пальцем в Галю, – не хочет уходить!

Страшно, когда выбрасывают на улицу. Убивают достоинство и все человеческое, что в тебе есть. Улица – это беспомощность, холод, темнота, опасность и безысходность. Улица – это презрение и позор. Душа воет, а никто не слышит. Бредешь бесцельно, подальше от тех мест, где тебя знают, толкаешь тяжелую коляску, на две трети заполненную вещами. Сверху ребенок, бутылочки. Внизу, на сетке, – хлеб, колбаса, картошка и трехлитровая банка томатного сока. На плече сумка, набитая до отказа. Удочки, гитара, одеяло, подушки, посуда и прочая дребедень – в общаге, в кладовке. Холодно, руки мерзнут. Кажется, все прохожие знают, что ты бездомная. Тебе стыдно. Ребенка кормишь грудью в чужом подъезде. Мимо проходят жильцы с собаками. Собаки на тебя бросаются, жильцы шипят: «Фу!» – и смотрят на тебя как на дерьмо. Третий раз выходишь на ту же улицу, встречаешь ту же бездомную собаку. Вдруг она пристраивается рядом и уже не покидает тебя. Вас уже трое. Темнеет рано. Смотришь в окна, а там, за занавесками, – счастливые люди. Им хорошо и тепло. Не потому, что они в своем доме, а потому, что они кому-то нужны.

Клавдия Ивановна в этот день не работала. Ее напарница пустила Галю в комнату для дежурных, Галя дала Ромке грудь – он заорал. Галя попробовала молоко – оно было горьким. Это катастрофа. Она разгрузила коляску и пошла к педиатру – та поджала губки и выписала направление в детскую кухню.

Галя пошла на кухню – ей сказали, что из поликлиники еще не сообщили, приходите завтра. Чем кормить? Некипяченым молоком? Чтобы понос замучил? Выход один – сладкая вода в бутылочке.

Напарница Клавдии Ивановны сообщила равнодушно, что не может их оставить на ночь, а Клавдия будет через сутки. Это только кажется, что легко найти ночлег – очень даже нелегко. На вокзал не пойдешь – там милиция, они проверят документы, напишут в институт. Этого нельзя допустить – она и так из кожи вон лезет, чтобы ходить на занятия, не делать хвостов. Они с Томой по очереди сидят с детьми.

Ночевать в подъезде? Не получилось. Она тащила по очереди коляску и банку с торбой. Дотащила, села на ступеньку передохнуть, а тут снизу показалась тявкающая собачонка, а за ней – старуха, которая считала подъезд своей вотчиной и, вместо того чтобы лишний раз помыть лестницу, загаженную ее же собакой, целыми днями стояла у двери, подсматривая за всеми в дверной глазок. Вроде маленькая, щупленькая, но не ленивая – она подняла на ноги весь подъезд. Размахивая костлявыми кулачками, грозя милицией, поддерживаемая соседями, она не успокоилась, пока Галя не ушла далеко за пределы ее подъезда и дома.

Может, в подвал? Мышей и крыс она не боится. Первую ночь она провела в сухом и относительно теплом подвале дома на углу улиц Культуры и Тринклера. Хотела сока, но открыть банку было нечем. Да и с собой не было пластмассовой крышки. Поужинала хлебом, Ромку покормила сладкой водой из бутылочки. Бутылочка была холодной, грела под мышкой. Ромка на удивление терпеливый. Неужели он все понимает?

Ее хватило только на одну ночь в подвале, и утром она вернулась в общагу, забрала гитару, удочки со всеми снастями и пошла на Благбаз, на толкучку.

Теперь у нее были деньги на самолет до Грозного. В один конец.

– Уважаемые пассажиры, пожалуйста, оставайтесь в автобусе. Первой в салон войдет женщина с ребенком.

Дождь лил как из ведра. Галя подняла воротник пальто, дорожную сумку повесила на плечо, торбу – на руку. Втянув голову в плечи и раскрыв зонтик, она шагнула к распахнутым дверям автобуса, стоявшего у трапа самолета.

– Я подержу зонт, – предложила стюардесса.

– Спасибо.