Через полчаса Галя перетащила пожитки в комнату на третьем этаже. Комната четырнадцать метров, в конце коридора, до кухни далеко, а вот до туалета близко, и это хорошо. Есть холодильник, электрический чайник и электрическая печка. Она покормила Ромку и пошла на почту: «Салман нужны деньги платить жилье помоги прошу». Подумала и «люблю» не написала. С почты пошла к Клавдии Ивановне, взяла немного одежды – ей было трудно нести больше трех килограммов, все время тянули то спина, то живот. Денег не было совсем. В кошельке лежало семь копеек. Она доедала то, что купила по дороге из роддома. Одолжила десятку скрепя сердце, потому что отдавать нечем. Ответов на телеграммы не было. Идти к тетке? Ни за что! Получила во Дворце новорожденных свидетельство о рождении, без торжественной церемонии, стала на учет в детской поликлинике. Осматривая Рому, педиатр бросала на Галю хмурые взгляды.
– Вы больны? – спросила она.
– Нет.
– Какой образ жизни вы ведете?
– На что вы намекаете? – вспыхнула Галка.
– На то, что надо высыпаться. Вы по ночам работаете?
– Нет.
– Пьете?
– Нет! – рявкнула Галя. – Я не пью!
– А чего вы злитесь, мамаша?! Ваш ребенок недоношенный, родился два кило сто граммов, муж оставил, жить негде… – Она развела руками. – До такого надо суметь дойти. Вы, я вижу, в облаках витаете!
– Вам бы мои облака! – Галя завернула Ромку в одеяло и ушла.
Соседка по комнате, Тамара, сказала, что эта педиатр всех одиноких мам считает проститутками.
Галя покормила Ромку и, оставив его, спящего, на Тамару, пошла к Клавдии Ивановне – она понемногу забирала у нее свои вещи. Вернувшись, она увидела в комнате тетю Марину с Ромкой на руках и два чемодана. В душе стало так тепло, что она расплакалась. Марковна тоже пустила слезу.
– Он у тебя красавец, – всхлипнула Марковна, глядя на Ромку, – и такой тихий! Солнышко мое маленькое! Сюси-пуси, какие мы хорошие! Мы похожи на деда Рому и на деда Петю. Баба Марина привезла Ромочке подарки.
В одном чемодане лежали копченая свинина, сало и колбаса, всего килограммов десять, в другом подарки от Сурэна и соседей – распашонки, ползунки, байковые пеленки, погремушки, пустышки и жуткий дефицит – синий осенний комбинезон на молнии! Марковна сообщила, что на хату есть покупатель из Минска, он хоть завтра купит, Галя только плечами пожала – не может она сейчас никуда ехать. Марковна положила Ромку на подушку и вынула из кошелька сто рублей десятками.
– Это от соседей и от меня. Значит, Салман вас бросил, – полувопросительно произнесла она.
– Простите, тетя Марина, я не хочу об этом говорить. – Галка не могла оторвать глаза от денег. Ее страшно тяготили долги, и она жаждала их вернуть как можно быстрее.
– Ну и правильно! Нечего душу травить, а то еще молоко пропадет. У тебя есть молоко?
– Есть.
– Ты неважно выглядишь, сильно похудела. Когда думаешь приехать?
– Скоро. – Галя пожала плечами. – Через месяц-полтора. Я напишу вам.
– Хорошо, я так и передам покупателю, если увижу.
– Сколько он дает за дом?
– Мне не сказал, как придет время – договоритесь.
Галка сбегала на кухню, поставила чайник. Спустилась вниз и отдала долг коменданту, потом забежала к девочкам, и у нее осталось пятьдесят три рубля. Марковна побыла два дня – ночевала в комнате для гостей – помогла притащить с Благовещенского рынка подержанную коляску за пятнадцать рублей и ванночку за десять и уехала. Телеграммы Галя перестала слать, теперь она писала Салману письма. На них ответа тоже не было. Так прошло еще две недели, и кошелек снова опустел. День очередной оплаты койки беспощадно приближался. Заболела печень, нужно было полечить два зуба. Была и радость – через Харьков несли олимпийский огонь, но Галя не видела: все подступы к Сумской были перекрыты зелеными грузовиками, рядом с которыми топтались суровые военные.
В конце августа потихоньку возвращались студенты, и Галя каждый день с коляской прогуливалась до общежития строительного института на улице Артема в надежде, что Салман приедет. Еще совсем недавно она думала ехать в Аргун, а теперь в ее душе поселилась злость. Она едва зародилась, но уже подавала голос. И голос этот говорил, что ехать не надо, что это ничего не изменит, что она сама должна строить свое будущее. Этому голосу иногда возражал голос любви: скоро все будет хорошо, я же вечная! В такие минуты Галя надеялась, что Салман приедет, но вдруг поняла, что надежда эта ее не радует, только терзает сердце. И появляется ощущение, что она снова побежит по кем-то нарисованному кругу. Сейчас она не бежала – стояла на месте.
– Эй, Галя, – услышала она голос Клавдии Ивановны, подходя к проходной. Дежурная наполовину высунулась из окна. – Хасан приехал. Позвать?
– Да, конечно!
Сердце забилось учащенно, голова немного закружилась. Это появилось после родов – стоит немножко поволноваться, и земля из-под ног уходит. Галя подкатила коляску к скамейке у крыльца и села, нетерпеливо поглядывая на дверь.
На Ромку, спящего в коляске, Хасан не взглянул и на ее вопросы отвечал односложно: не знаю, не видел.
– Он вернется на занятия? – не унималась Галя.