Рядом с тобой

– А ты мне не указывай! Жилплощадь моя, а ты тут никто, – в голосе звенела угроза, – скорую ей! Дурак ты! Она потом сюда вернется с милицией и будет тут жить! Нетушки! Пусть помается по общежитиям, поживет в комнате на шесть человек, двадцать лет постоит в очереди на квартиру! «Скорую!» – кривляясь, она передразнила мужа.

– А куда ж ее? – Он осматривал Галю, будто она шкаф и надо примериться, с какой стороны удобнее взять.

– Возле подъезда оставим. Пусть такси берет!

– А если она скажет, что жила у нас?

– У кого это у нас?! – прогремела хозяйка. – Я ее знать не знаю! А ну, тащи ее отсюда!

– Что ж вы делаете?! – закричала Галя, вырываясь из рук хозяйки. – Звери! Нелюди!

Они встретились взглядами с хозяйкой, и вдруг в ухмылке женщины на доли секунды проявилось то, что скрывало это несчастное, обделенное судьбой существо – нестерпимая жажда любви, женского счастья, безрадостно прожитая молодость и порок во всех его проявлениях. Как часто Галя ловила на Салмане ее взгляд – печальный, полный безысходности и отчаяния. В такие мгновения ее скукоженное личико размягчалось, складки вечной усталости и озабоченности разглаживались, и на нем появлялся намек на мечты, таящиеся в рано поседевшей голове. Губы сами по себе шевелились, будто она пробовала на вкус что-то нестерпимо сладкое. Но, увидев мужа, человека безвольного, непритязательного и доброго, возвращалась в обычное состояние. А по ночам, лежа спиной к опостылевшему Паше, она, конечно же, прислушивалась к шепоту за стенкой – там любили друг друга молодые женщина и мужчина, там становились реальностью ее затаенные желания. Этих желаний она боялась больше всего. Боялась настолько, что в ее дом не приходили влюбленные женщины, счастливые пары с детьми. И комнату она сдавала только одиночкам. С ними проводила долгие вечера на кухне, выслушивала горестные истории, назидательно рассказывала о своей правильной жизни. А Гале и Салману сдала потому, что попросила сорок рублей, а не тридцать – от произнесенной суммы даже горло сдавило, и они согласились.

Боль куда-то ушла. Галя прислушалась к себе и ощутила силу в ногах, почувствовала, что сможет дойти до лифта. А если не сможет – доползет! Она подняла голову и посмотрела на хозяйку, застывшую в растерянности, будто ее поймали на чем-то преступном и позорном, и усмехнулась:

– Вы не женщина, вы животное! Мерзкое и несчастное!

– Я?! Животное?! – очнулась хозяйка. – А ты… – она ловила ртом воздух, – а ты… Голодранка! Подстилка чеченская!

Лифт уже приехал на первый этаж, а хозяйка все еще выкрикивала слова, среди которых печатными были только «сука», «ненавижу» и «пошла». Словно на заезженной пластинке, менялась только интонация: то злобная, то бессильная, то страдальческая. «Прыймак» оставил сумку и узел внизу и, сделав обиженное лицо и сунув руки в карманы измятых штанов, пошел в подъезд. Оттуда он выскочил через пять минут, прислонил к сумке гитару и направился к мужикам, играющим в домино на дощатом столе рядом с детской площадкой.

Боль прекратилась.

– Эй, ты!

Галя подняла голову, и прямо на нее полетели удочки. Она успела отскочить.

Галя тормознула такси. Вещи и удочки она завезла Клавдии Ивановне и, взяв то, что может понадобиться в роддоме, вызвала скорую. Клавдия Ивановна проводила ее до машины, и через пятнадцать минут она уже входила в приемный покой третьего роддома.

Она приехала вовремя – так ей потом сказали. Малыш замер и, если б она приехала через час, было бы поздно. В родзале было страшно. Не только потому, что никто во вселенной не мог родить вместо нее, вынести душевную и физическую боль или немножко ослабить, а потому, что одна. Совсем одна. Никого, только гулкое эхо шагов да тарахтенье ведер. Зови – не зови, результат один: никто не придет, потому как ты никому не нужна и ребенок твой никому не нужен. Подохнешь – ну и шут с тобой. Выживешь – ну что ж, выжила, значит, живи. То, что пришло время рожать, заметили случайно. Родила, а малыш синий и молчит. Она испугалась, закричала, и он тоже…

Проведать никто не приходил. Ни разу. Она понимала – приходить некому, но все равно ждала. Она не бегала с роженицами к окнам, выходящим во дворик перед роддомом, чтобы посмотреть, как счастливые бабушки и дедушки забирают счастливую маму, а счастливый папа неуклюже держит на руках ребенка, которого ждет безоблачное будущее. Она каждый день звонила Клавдии Ивановне и каждый раз слышала:

– Нет, Галочка, ни Хасана, ни твоего мужа…