Рядовой авиации

А тут сверху атакуют два сразу.

— За Родину, за… — Послышалась короткая очередь. Пулемет умолк.

«Значит, все, теперь мы безоружны, — успел подумать Борисенко, — стрелок убит».

Фашисты расстреливали самолет безнаказанно. Загорелся правый мотор. Борисенко спешит увести машину подальше от места сражения. Но вот загорелся левый мотор. Штурман Фетисов ранен. Делает знаки, что будет прыгать. Борисенко — качает головой, прыгать не советует: все равно фашистские гады расстреляют в воздухе. Но штурман не послушался, открыл люк, приготовился к прыжку, а в это время летчик заметил атакующего справа немецкого истребителя. Накренив горящий самолет влево, он прикрылся мотором, но фашист прошил самолет длинной пулеметной очередью, и Фетисов свалился на пол замертво.

Горели оба мотора, загорелась кабина. От приборной доски остались одни клочья, крылья в рваных пробоинах… Как только держится самолет в воздухе! У Борисенко лицо и руки обгорели, правый глаз отек, ничего не видит. Он задыхается. Решил открыть колпак. Его тут же обдало пламенем-, и он снова закрыл его.

Избегая очередной атаки, летчик ввел самолет в крутое пике и на полном газу ринулся к земле-матушке, надеясь, что это может спасти его от расстрела, от верной гибели. Одним глазом заметил, как, закрывая горизонт, на самолет наплывала земля. Пора выводить. Ведь еще последует просадка самолета при выводе из пике. Это потребовало неимоверных, физических усилий, тем более что самолет данной конструкции не рассчитан на крутое пике.

Борисенко определил, что самолет находится почти в горизонтальном положении и быстро приближается к земле. Он выключил зажигание и тут же на большой скорости с грохотом приземлил самолет на вспаханную землю. Точнее будет сказать, самолет упал на брюхо, но, благодаря большой скорости, удар пришелся как бы по касательной, и это смягчило его.

Все вокруг затихало, только потрескивали остывающие моторы. Летчик остался жив. Он открыл колпак. Поскорее теперь выбраться из этого пекла! Но как? Правое крыло горит. Посмотрел: левое тоже горит. На летчике теплый комбинезон — он тоже горит, хотя и предохраняет тело от ожогов. Лицо обожжено, один глаз ничего не видит.

Как выбраться? Куда лучше прыгать? Решил — только вперед. И он прыгнул. Но, зацепившись йогой за борт кабины, потому что — сапоги обгорели и у них задрались носки, угодил между горящим мотором и фюзеляжем. Попал прямо в огненную ловушку. Дым, гарь, дышать нечем…

«Нет-нет! Только не смерть. Этого допустить нельзя! Обидно ведь! Выйти живым из такого неравного сражения, буквально из-под расстрела — и так нелепо погибнуть!»

Силы стали сдавать, тело слабеть. На какой-то миг появилось чувство обреченности.

И вдруг в памяти возник образ дочурки, веселой, жизнерадостной. В том праздничном платьице с воланами, с бантом на головке, улыбающимся розовым личиком и с ямочками на щечках. А рядом улыбающаяся жена в белой кофточке в синий горошек и голубой юбке.

В груди что-то затрепетало, словно птица, спрятанная за пазухой, к горлу подступил комок. Летчик в порыве отчаяния рванулся и закричал, или ему показалось, что закричал:

— Нет!..

Силы будто удесятерились, он снова рванулся и на одном дыхании, а точнее, без дыхания, преодолел огненный барьер, вырвался на свободу. Глоток свежего воздуха вернул ему надежду. Огляделся.

Позади пойма какой-то речушки, слева, недалеко, одинокое кряжистое дерево. За ним — жиденький кустарник. Справа на горизонте виднелся лес или лесопосадочная полоса.

Оглядел себя. Комбинезон тлел в нескольких местах. Повернувшись, чтобы потушить тлевшее место, он вдруг обратил внимание на то, что на нем парашют. Он-то и мешал ему выбраться из ловушки. Скинул его и по привычке поднял глаза к небу. Летчик никогда не оставляет небо без внимания. И вдруг он заметил, что на него пикирует немецкий истребитель. Он мигом бросился к дереву, спрятался за его ствол, и тут же дерево прошила пулеметная очередь, посыпались сбитые листья, и рядом взревел выходящий из пике немецкий самолет.

— Тебе еще мало, гадина фашистская! — сжимая кулаки и потрясая ими в сторону уходящего самолета, закричал летчик.

В приступе не свойственной ему ярости Борисенко поднял кулаки к небу и кричал:

— Подождите, гады, придет час расплаты! Придет! Клянусь! Буду мстить до конца! До последнего!

Этот крик освободил его от сильного перенапряжения и как бы прибавил сил, уверенности в действиях. Теперь нужно обезопасить себя. Не исключено, что фашисты могут нагрянуть и сюда.

Самолет продолжал гореть, но не взрывался. Должно быть, этому препятствовал углекислый газ в бензобаках. Еще в воздухе, когда загорелся мотор, летчик открыл полностью кран баллона с углекислым газом, чтобы воспрепятствовать взрыву бензобаков.