Рядовой Рекс

— Ты вот что. Я тут с врачом говорил, он уверяет, с ребенком полный порядок. Но он хирург, по-нашему мясник, а те, которые по женской части, могут наплести про загипсованную ногу, про потерю крови. Ты их не слушай! Как кровный брат говорю: умри, но ребенка сохрани!

— Если надо, умру, — кивнула Маша.

— Тьфу, черт, опять глупость сморозил, — стушевался Маралов. — Привык, знаешь, приказывать: умри, а высоту возьми, умри, но деревню не сдавай. Что толку от покойников? Что толку, если все начнут умирать?! Нет, не умирать надо, а побеждать. Так что ты живи! А то обижусь, ей-богу, обижусь! Чего ради я отцедил полтора литра своей кровушки?!

— Меня, наверное, в тыл? — поинтересовалась Маша.

— А то куда же!

— Скажи Виктору, пусть разыщет.

— Само собой! Ну, бывай, сестренка, — неожиданно дрогнувшим голосом попрощался Маралов. — Держись. Изо всех сил держись! Мы еще увидимся… когда-нибудь.

Маралов поднялся. Одернул гимнастерку. Шагнул к выходу. Потом вдруг вернулся. Опустился на колено. Взял в руки маленькую шероховатую ладошку, неловко поцеловал ее и с неожиданной для себя нежностью прошептал:

— Береги себя.

XVIII

Во время штурма города капитана Громова слегка зацепило в левую руку. В горячке боя он боли не почувствовал. К вечеру, когда Орел был полностью очищен и разнесся слух, что ближе к ночи в Москве будет салют в честь освобождения Орла и Белгорода, все как один решили привести себя в порядок, побриться и достойно отметить первый в истории этой войны салют.

Седых мигом соорудил в небольшом овражке костер, приволок два ведра воды и подвесил над огнем.

— Баньку бы сейчас, да с веничком, — мечтательно вздохнул он.

— А к веничку — белые руки, — подхватил кто-то.

— Вот-вот! А к ним — длинные волосы да голубые глаза.

— У-у, кобели шелудивые, — укоризненно ворчал Седых. — Все-то у них бабы на уме. Забыли, как день провели, забыли, что все были кандидатами в покойники?

— Ничего, товарищ младший лейтенант, — рассудительно заметил один из разведчиков. — Работа у нас такая. Тут уж ничего не поделаешь, пока не заночуем в Берлине. Зато потом…

— Да кому вы такие нужны, — гнул свое Седых. — Посмотрели бы на свои рожи. А ну быстро мыться-бриться! — приказал он. — Через час построение. Краснеть за вас перед командиром не собираюсь.

Разведчики дружно потянулись к ведрам.

Капитан Громов был рядом. Он слышал эту шутливую перебранку, посмеивался вместе со всеми, а когда рывком через голову сорвал гимнастерку, левую руку пронзила острая боль. Кровь так и брызнула из подсохшей раны.

— Эге, да вас зацепило, — подбежал Седых. — Рукав-то к ране присох, а вы рванули. Надо бы поаккуратней.

— Да не заметил я, — сквозь зубы процедил Громов. — Бинт есть?

— Я сейчас, я сейчас, — засуетился Седых, разрывая зубами индивидуальный пакет.

Кровь остановили. Подошел подтянутый, причесанный, со свежим подворотничком лейтенант Ларин и, поглаживая щеголеватые усики, посоветовал:

— Рану надо бы обработать как следует, лучше всего в медсанбате.

— Я даже не знаю, где он.

— Километра два отсюда. Найдем.

— В таком виде я не пойду. Помогите побриться и хоть немного смыть грязь, а то Маша на глаза не пустит.

Громов не заметил, как опустил глаза Ларин, как неестественно засуетился Седых. Виктор рылся в вещмешке, пытаясь найти свежую гимнастерку. Старую он скомкал, хотел было выбросить, но потом решил, что ее можно починить, и стал перекладывать из карманов документы и всякую мелочь. Вдруг он наткнулся на скомканную бумажку. Развернул. Почерк незнакомый. Следы фиолетового карандаша местами расплылись, но читать можно.

«Ты только не тушуйся. Маша в моем танке. Рана пустяковая. Я выхожу из боя. Капитан Маралов».

— Откуда это? — неожиданно тонко крикнул он. — Откуда эта бумажка? Кто подсунул?

— Я, — подошел Ларин. — Только не подсунул, а передал. Еще утром.

— Утром?! А почему же… почему я не прочитал? — чувствуя, как стучит в висках, переспросил Громов.

— Это произошло за секунду до начала штурма. Вы просто не успели.

— Не успе-е-ел?! — сорвался на крик Громов. — Что значит не успел?!

Чувствуя, что никак не проглотить спазм, перехвативший горло, что вот-вот задохнется, Виктор рванул ворот гимнастерки и мучительно закашлялся. Придя в себя, вытер со лба холодную испарину и сипло спросил:

— Она что, погибла? А Маралов?

— С чего вы взяли? Написано же, что рана пустяковая, — ответил Ларин.

— Пустяковая?! Если пустяковая, почему он вышел из боя? Ты что мне лапшу на уши вешаешь?! Какой командир в разгар боя бросит батальон, чтобы вывезти санинструктора с пустяковой раной?! Все! Хватит морочить голову! Говори прямо, что тебе известно кроме того, что есть в записке.

— Н-ничего, — переминался с ноги на ногу Ларин. — Записку передал какой-то танкист. На случай, если потеряю, попросил запомнить текст наизусть.

— И все? — сузил глаза Громов.

— Все.

— Точно? Не врешь?!

— Я никогда не вру! — слегка повысил голос Ларин.

— Ладно. Понял. Где же ее искать? — взял себя в руки Громов. — Рекс! — крикнул он. — Ко мне!