Рядовой свидетель эпохи.

Особенно приятно удивило меня то, что во время охотничьего сезона можно взять на прокат ружье. Причем независимо от того, член ты общества охотников или нет, есть у тебя охотничий билет или у тебя его нет. Если ты берешь напрокат ружье для охоты, тебе выдается временное удостоверение на право владения ружьем и на право охоты. Это был пример заботливого, уважительного и доверительного отношения к офицеру Советской Армии, который, я думаю, сложился тогда, когда Наркомом Обороны был Климент Ефремович Ворошилов, исключительно заботившийся, как рассказывали, о командире Красной Армии и красноармейцах.

Об охоте нужен отдельный разговор, ее я не раз уже касался выше. К охоте я неравнодушен с самого раннего возраста. Не как добытчик трофеев, а, в основном, как истинный любитель нашей среднерусской природы. В самом раннем возрасте, как себя помню, жизнь протекала в лесу, под Костромой, на краю торфяного болота и уходящих на север лесов. Недалеко располагалась истинно русская деревня Ломовская с большой ветряной мельницей. Среди самых первых детских воспоминаний — весенний вечер на крыльце одинокого дома, слышится блеяние бекасов, в небе пролетают стаи журавлей, уток, гусей... Отец постоянно с ружьем. Потом уже, взрослым я узнаю, что он и десятник на торфяных разработках, и сторож торфодобывающей машины, и внештатный обходчик леса, и внештатный егерь. В охотничий сезон к нему едут охотники из Москвы, собираются местные охотники. Для него охота, конечно, и дополнительный источник для пропитания семьи. Недалеко от нашего болота много озер, соединяющихся небольшими ручьями. Весной в половодье до этих мест достает Волга, протекающая в пяти километрах , и озера превращаются в сплошное море. Детские впечатления от всего этого привязали навсегда к костромской и ярославской природе. Никакие заморские красоты, красоты жарких стран, Кавказа и Крыма не поколебали этой привязанности. Охота лишь укрепила эту привязанность к лесам средней русской полосы, к лесным болотам, к берегам наших разлившихся рек.

Еще в детстве пришел опыт утиной охоты на озере Неро в Ростове-Ярославском, во время и сразу после войны довелось поохотиться на крупную лесную дичь в Польше и Германии. Но только в начале 1960-х годов стал я официально охотником, накупил постепенно ружей. Присмотрел в лесной деревушке пристанище и обосновался с семейством, в нем в качестве москвича-дачника в окружении старых больших лесов и болот. Довелось ощутить там, в компании с местными охотниками и друзьями московскими охотниками и буйный гомон больших тетеревиных токов, и ночные выходы на глухариные тока, и незабываемую ночную охоту на них.

Но все это было или до работы в ГК НИИ ВВС, или много лет спустя после того. С момента моего перехода в авиацию, то есть с момента поступления в военное авиационное училище, во время работы в ГК НИИ ВВС и до окончания Воздушной академии и адъюнктуры (аспирантуры) при ней на свое увлечение охотой я наложил твердый запрет. Хорошо знал — для охоты необходимы определенные условия и жертвы: жить в сельской местности или вблизи охотничий угодий и иметь много свободного времени. Трата времени — это и есть основная жертва. И хотя первое условие при работе в 4-м управлении было, свободного времени для охоты не оставалось. Тратить его на охоту тогда было нельзя. Необходимо было как следует войти в новую свою работу и стремиться поступить в Воздушную академию — так кратко называли когда-то в начале 1930-х годов Военно-воздушную инженерную академию имени профессора Жуковского. Потом этот, более чем десятилетний пропуск в активном общении с родной природой, с нашими лесами средней полосы я, все же, наверстаю.

Тогда же, у дальней окраины Ногинска предстояла интереснейшая работа и богатая возможность заниматься спортом. Зимой хоть каждый день, хоть по два раза в день ходи на лыжах. Возможность тоже редчайшая, не требовала затраты лишнего времени, и я использовал эту возможность в полную меру. Всю осень отрабатывал лыжные упражнения для рук, много бегал по лесу. На первых же осенних кроссах, в которых принимали участия все подразделения института, показал хорошее время. На первых же лыжных соревнованиях зимой 1948 — 49 годов тоже получились неплохие результаты. Сразу вошел в сборные команды Управления и по бегу, и по лыжам. Это стимулировало к еще более интенсивным занятиям лыжным спортом, и уже следующей зимой я занял сначала второе, а затем и первое место на общеинститутских соревнованиях в поселке Чкаловский. Правда то первое место за мной официально не значилось. Я сдавал предварительные окружные отборочные экзамены поступающих в академии в Москве, и в заявку на лыжные соревнования включен не был. А один из вюоченных в заявку не смог поехать на соревнования, под его фамилией и пришлось идти мне. И приз за первое место — часы достались ему. Вот такие курьезы случались в спорте.