Рибуф хаби

Отроерочен и опятигубен
Дубовый идол, воткнутый в саду.
Его, ветрами выбеленный бубен.
Его стоянья преданность труду
Меж мягким рвом и твёрдою эстрадой,
где был оркестр, и декламатор был,
Где звуки шли из тоненькой трубы
И на сплошную опускались вату,
Как гроб второй на первые гробы.
Они, бок о бок, зрели и торчали,
Их было много. Больше чем в начале,
Потом пришёл Панкратьев. Он силач,
Он два ведра подбрасывал цемента.
И коромысло, мягкое как лента,
Резвилось в такт. Панкратьев слышал плач
Крота и мошки, листьев и личинок,
Его дрожала верхняя губа
Он говорил: «Мы колоса причина,
Мы вроде зерен. Вырастут хлеба.
Мы будем есть их. Выживем и сытость
Нам на челе восставит все лучи,
Мы обменяем часть её на ситец
И на любое множество парчи,
Построим дамбу, выловим изюбря
Зажарим птах и вкусно поедим
Нам наши девы гладить будут кудри
И молоко прибудет в их груди».
Панкратьев брал телёнка и ослицу,
Их убивал, и в жертву приносил.
Он жаловаться мог и веселиться.
Был на земле и был на небеси.
Он рос, как шар, и все его любили,
Слова гремели сладкие, как дыни,
У всех от слёз дрожали кадыки,
Неслись ему последние монеты,
И каждый дар был искренним таким,
Что где-то в небе ощущалось это.
Алтуфьев гордый, не стесняясь,
Вращал белесые глаза.
Он приводил блядей, и пьяниц,
И всех убогих на вокзал.
Он говорил «Панкратьев-дьявол»,
Он бил во груди кулаком,
Всех на колени даже ставил
И уверял, что молоко
Вовек не буде пребывати,
Что не родится урожай,
Что будут мёртвыми дитяти
Его кадык при том дрожал,
Струились слезы, тело ныло,
Калеки, бляди, пьяницы
Вздымали с криком страшным вилы,
Алтуфьев жертвы приносил,
Он верещал: «Изгоним беса»,
Скакал и корчился, вращал
Зрачком безумным и белесым,
Он был, как будто бы причал,
Объятый пеной повсеместно.
Панкратьев жёг при этом дом.
Он жёг, а все вокруг плясали.
Жена Алтуфьева, со ртом
Кричащим, и со волосами
Во всю горящими, несла
Детей из пламени. Ужасно
Всё громыхало. Смерть росла,
И люди красными глазами
Глядели зрелище, и сам
Панкратьев тоже рядом прыгал,
Звериным оглушая криком
И город, и вселенную,
Дубовый идол шёл из сада,
Он говорил: «Отсель мою
Досель, по самый мелкий атом,
Я территорию означу:
вот эту бедную жену
С её детьми не тронь! Иначе
Твою, Панкратьев, отниму
И жизнь, и голову». Панкратьев
Хватает меч и машет им.
Но идол древний аккуратен,
Он — прыг правее: «Не шути
Со мной, я страшное созданье!»
И вмиг Панкратьев весь раздавлен,
И, полюбуйтесь, входит вот,
Честной Алтуфьева народ,
Он торжествует и рыдает,
Он топчет мёртвого врага,
Он, и с разверзнутыми ртами
Для поцелуев, и рога
Его торчат неумолимо.
И вздохи вязкие, как глина.
Алтуфьев встал на пьедестал.
При нём горящие уста,
Он обещает всем спасенье,
Руками царственно трясёт,
И любит всех, и правит всеми
И сразу радуется всё.