Девушка сидела в моих руках, как пойманный зверек. Я слышал, как часто-часто стучит ее испуганное сердечко, вряд ли крупнее, чем у зайца. Я старался держать мысли чистыми, но перед внутренним взором возникали картины, где уже мну ее в стогу сена, раздетую, открытую, с раскинутыми руками.
– Господин, – произнесла она трепещущим голоском, – господин... позвольте мне сесть позади.
– Зачем? – спросил я. – Так удобнее.
– Я прошу вас...
– Глупости, – пробормотал я. – Здесь держу, а там свалишься.
– Я буду держаться за вас, – возразила она, чуть смелея. – Я обхвачу вас за пояс обеими руками! И буду держаться крепко-крепко!
Она легонько вскрикнула, когда я пересаживал, для этого пришлось прижать ее весьма крепко. Седло протестующе скрипело, я усадил ее на вязанку, повернулся, пряча пылающее лицо, ибо пока переносил, ее грудь прижалась к моей щеке, я успел ощутить на губах сквозь тонкую ткань упругие горячие угольки.
Конь двигался мерным шагом, не обращая внимания на возню на его спине. Я сидел, выпрямившись, как столб, щеки пылают, уши раскалились, перед глазами – гнусные и сладостные видения. Я старательно гнал их, распухшие от прилива крови губы беззвучно шлепали – то ли шептали молитву, то ли ловили эти горячие, как угольки, кончики.
За спиной потрескивал хворост, сидеть на вязанке неудобно, девушка поневоле согнулась в поясе, почти легла грудью мне на плечи. Я беззвучно взмолился, почему на мне такой тонкий железный панцирь, не защищает от жара ее молодого тела, руки ее никак не отыщут, за что ухватиться. Если б не вязанка, то сидела бы, чинно обхватывая за пояс, а сейчас при каждом конском шаге в испуге хватается, хватается...
– Ой, – вскрикнуло у меня над ухом, – что это у вас, господин?
Ее полные жаркие груди коснулись затылка и тут же отстранились. Я ощутил по ее движению, что она сунула палец в рот. Перед глазами вспыхнула сладостная картина ее полных жарких губ, уже созревших, податливых. Я пояснил:
– Не обращай внимания. Это мне в монастыре сувенирчик вручили.
– Какой он?
– Поцарапалась? – удивился я.
– Да нет, будто обожглась. Хотя нет, почудилось... Нагрелся от вашего молодого сильного тела, мой господин. В вас полыхает огонь, господин.
Я буркнул:
– Не обращай внимания. Твоя деревня справа или слева?
Конь вышел на тропинку, что раздваивалась, как змеиный язык. Над ухом прозвучало рассеянное:
– Слева... Конечно же, слева...
Правое ухо обжигало ее горячее дыхание. Мне показалось, что ее дыхание становится все жарче, а ладони хватаются за меня даже крепче, чем чтобы удержаться. Снова плечи обожгло прикосновение ее полных горячих грудей, я стиснул зубы, повернул коня налево и пустил вскачь.
Грохот горячей крови в ушах гремел громче, чем стук копыт. Я ощутил, что недостает воздуха. Над ухом раздался нежный голос:
– О, мой господин...
Как сквозь пелену я увидел вдали блеск, что разрастался, приближался. Снова грохот копыт, щелчок. Сжимающие меня руки ослабели. Мелькнули серебристые доспехи, сквозь шум крови в ушах гремел злой голос, ему отвечал другой. Я с трудом различил голоса Ланзерота и Бернарда.
Я ощутил, что лежу на земле лицом вверх. Сверху появилось, заслоняя все небо, огромное красное лицо. Бернард взглянул с отвращением, исчез. Я с трудом приподнялся, опираясь на локоть. Да, валяюсь, как колода, посреди тропки, неизвестно как оказавшись здесь, по щеке кровь, в голове звон и слабость. Конь мирно щиплет траву на обочине. Ланзерот уже на коне, Бернард что-то доказывает, загородив дорогу, Ланзерот отрицательно качает головой.
Бернард оглянулся, лицо его было красным от гнева. Я собрался с силами, поднялся. Ланзерот бросил в мою сторону взгляд, полный презрения к быдлу, повернул коня и ускакал. Бернард выругался, он казался мне надвигающимся монстром.
– Дурак! – прорычал он. – Какой дурак!
– Да, – сказал я убито, – да... Но... где та девушка?
– Дурак, – повторил Бернард с отвращением. – Так ничего и не понял. Вон она, посмотри!
Я оглянулся, ноги подкосились. Шагах в десяти дальше по тропе лежала вниз лицом, раскинув руки, красноволосая девушка. Пышные волосы рассыпались по спине, закрыв ее целиком. Пальцы в предсмертном усилии вцепились в землю. Холод страха вонзился во внутренности, когда я увидел, как глубоко она вонзила пальцы в твердой сухой грунт. Справа из шеи торчит оперенный кончик короткой стрелы.
Бернард подошел, грубым пинком перевернул ее вверх лицом.
– Иди сюда, дурак!
На меня взглянуло мертвенно-бледное прекрасное лицо. Прекрасное лицо не молодой девушки, а красивой зрелой женщины. Ее рубашка порвалась на груди, но я на этот раз не мог оторвать взгляда от красивого рта... полураскрытого... откуда высунулись длинные клыки.
Я потрогал ноющую шею. Кровь уже не течет, кончики пальцев нащупали ранку, закупоренную сгустком крови.
– Она... что же?
Бернард рыкнул: