Ричард Длинные Руки — бургграф

И я тебя люблю, почудилось мне в ответ. Зайчик унесся, взбрыкивая и потряхивая гривой, я посмотрел вслед, вздохнул. Как бы разговорить его, в смысле, заставить поделиться информацией, он же видел так много. Нет, не заставить, друзей не заставляют, ну уговорить, убедить, я же свой, я его пойму... во всяком случае, буду стараться понять без всякого предубеждения и не позову святую инквизицию, дабы сжечь его на костре.

Холмы остались за спиной, я спустился на дорогу, в город тянутся подводы с зерном. Я напросился на одну, теперь сидел на дне телеги, чтобы казаться меньше ростом, нахохлился и старался выглядеть безобидным крестьянином.

Изчезничество позволяет делать себя не только невидимым, если не считать колдунов и собак, а также некоторых животных, которые глазам предпочитают, к примеру, тепловое зрение, но могут и менять свою внешность до некоторых пределов. Не слишком уж, но сейчас у меня широкое лицо с приплюснутым носом, безобразный рот и спутанные грязные волосы. Самое же главное, у меня борода: густая, пегого цвета, сразу бросающаяся в глаза. Настоящая, вырастить ее за десять минут оказалось непросто, зудит и чешется не только лицо, но и всё тело, будто тысячи муравьев кусают со всей дури.

На воротах вместо двух стражников и сборщика подати не меньше восьми дюжих молодцев в полном вооружении. Видимо, Бриклайт всё же принял меры на случай моего неожиданного возвращения в город. Хоть и мала вероятность такой дури с моей стороны, но он всё-таки принял меры, да... Во всяком случае, когда хозяйничаешь в городе, как в своем кармане, то можно весь состав городской стражи бросить на поиски убийцы сына, а карманники и прочее ворье пусть пока работают без страха.

Сердце колотится, адреналин распирает, как глубоководную рыбу у поверхности моря, я старался выглядеть глупо и беспечно, стражи только скользнули по мне взглядами, и телега прошла под сводами городских врат.

Старый рыцарский замок, ныне склад, высится среди домов богатых горожан, как боевой слон среди стада коров. А высотная каменная башенка, похожая на фабричную трубу, напоминает вздернутый кверху в победном кличе хобот.

Когда-то с этой башни высматривали приближение врага, но город разросся так, что теперь можно наблюдать только за прохожими на улицах.

Я запрокинул голову, впервые за последнее время там появились люди. И, перегибаясь через каменный парапет, всматриваются очень внимательно.

Городские врата, понятно, блокированы, а то, что мне удалось пробраться в город, ничего не говорит: тщательно проверяют как раз тех, кто пытается выбраться. Еще тщательнее проверяются все суда, а у самого входа в бухту под парусами курсирует военный корабль, принадлежащий городскому совету. Понятно, если какое судно вздумает сейчас выйти из порта, его проверят так, что и мышь не спрячется. А скорее всего, вообще не выпустят под каким-нибудь предлогом, власть городского совета распространяется на все земли и воды, принадлежащие городу.

По городу разъезжает конная милиция, я видел, как останавливали прохожих, что скрывают лица под низко опущенными капюшонами.

Мышцы превратились в мокрые тряпки, колени подгибаются, хочу есть, и вообще что я за дурак: нужно было всего лишь недельку-другую пожить в гостинице, а там на корабль и — через океан! Но я дурак, иначе не назовешь, потому что если умный человек, каким я считаю себя, делает дурацкие поступки, то он всё-таки дурак, кем бы себя ни считал...

Краем глаза я уловил рядом чье-то присутствие. Ладонь упала на рукоять меча, но тут же я узнал острый мефистофелевский профиль с резко изломанной бровью, придающей выражение острой иронии и скептицизма. Я недовольно засопел, хотя втайне обрадовался: хреново одному, когда измучен, устал и прячешься, вообще до упадка духа рукой подать, а я уже долблю себя в темечко за дурость...

— Ну и как? — спросил он.

— Что? — переспросил я. Добавил задиристо: — Пока не жалуюсь.

— Разве? — переспросил он с сомнением. — Я был о вас... гм... иного мнения.

— В чем?

— Как человек разумный, вы, по-моему мнению, должны были делать разумные поступки.

Я хмыкнул:

— Человек, как сказано, имеет свободу воли. Значит, он имеет право и на дурость. Чем, понятно, пользуется ого-го как. А вы хотите, чтобы поступал только по уму?

— Да, — ответил он просто. — Теперь скажите, кто из нас на стороне Хаоса: я или Он?

Я в затруднении пожал плечами. Конечно, если по логике, то, понятно, Сатана не только усиленно двигает цивилизацию, но и насаждает везде образцовый порядок. Конечно, могу возразить, что самый образцовый порядок был в Германии, когда там по струночке строили бараки в Освенциме, не то что в пьяной России, тупейшей Америке, болтливой Италии или юбочной Франции, где порядка никогда не было. Но если начну выстраивать такие доводы, то стану похожим на штампованного демократа. Это они по каждому поводу заученно твердят насчет фашизма и антисемитизма, а я, слава Богу, не демократ, не демократ, у меня с головой всё в порядке, шпаргалками из-за бугра не пользуюсь, а доводы нахожу свои... если нахожу, конечно.