Ричард Длинные Руки — бургграф

Он с удовольствием повторил, видя мое затруднение:

— Так кто из нас на стороне правильности?

Я замялся, развел руками, слова не идут в ответ на прямо поставленный вопрос. Взгляд упал на женщину с большой корзиной ягод, явно прямо из леса, лицо счастливое, губы и даже щеки перемазаны красным соком.

— Разве не правильнее, — сказал я медленно, — было бы отнять у нее ягоды? Ведь я сильнее. Отнять ягоды, сожрать, а женщину еще и помять, потискать, задрать юбку. Изнасиловать, если так уж восхочется.

Он молчал, смотрел с интересом. Женщина прошла мимо нас, коротко поклонившись, бросила испуганный взгляд на темную фигуру Сатаны, мне робко улыбнулась.

Я проводил ее взглядом.

— Но вот что-то во мне сопротивляется, — продолжал я. — Что — не знаю. Да, по уму я должен и сейчас догнать ее, повалить, задрать юбку...

Он хмыкнул:

— А ведь многие на вашем месте именно так и делают! И получают, так сказать, всё удовольствие. И от ягод, и от женщины.

— Знаю, — ответил я невесело. — Получают. А потом еще и смеются над такими лохами, как я. Мол, упустили, а ведь само в руки плыло!

— Всё верно, — согласился он. — Разве не так?

— Верно, — согласился и я. — Но что за голос подсказывает изнутри, что так поступать нельзя?

— Почему нельзя? — спросил Сатана с интересом.

— Просто нельзя, — ответил я, прислушиваясь к себе. — Просто нельзя. Как нельзя, скажем, читать чужие письма.

Он вскинул резко изломанные брови:

— Почему нельзя? Наоборот, читать чужие письма весьма интересно, познавательно. Добавочная информация, расширение кругозора, а также возможность получить некоторое преимущество... даже власть над тем, чьи письма вы прочли! Вообще-то те люди, у которых внутренние голоса молчат, как раз и создают королевства, свергают династии, утверждают свои, правят миром, завоевывают соседей...

Он смотрел с благожелательным интересом, как вывернусь на этот раз, ведь довод неотразим, я сам понимаю, что именно так и происходит, в моем «срединном» та же ситуация, пока честные да совестливые сопели в тряпочку, бесчестные уже всё нахапали и стали королями. В смысле, олигархами.

— Да, — сказал я, — повергают, создают, правят миром... Но всё же, всё же...

— Что?

— Мне кажется, — проговорил я с трудом, стараясь уловить порхающую над головой мысль, — если бы не эти люди, что с внутренними голосами, то все эти короли всё еще дрались бы каменными топорами. И не за королевства, а за более защищенные от ветра и снега пещеры.

Он насторожился, затем взглянул с великим интересом:

— Ого, вы знаете о каменных топорах?

— А вы не знаете? — спросил я.

— Я-то знаю, — протянул он, лицо его дернулось, застыло, как при очень тягостном воспоминании, — это была очень долгая эпоха... Но закончилась так давно, что уже и я почти забыл о ней. Как и о других, что вместе со мной восстали... И были низвергнуты. А все люди на земле, даже самые ученые, уверены, что мир всегда был таким... Знаете, дорогой сэр Ричард, я всё больше хочу заполучить вас в свою команду. Я жду не дождусь, когда же вы ступите на палубу корабля!

Я спросил с невольным вызовом:

— Полагаете, что-то изменится?

Его глаза смеялись, губы раздвинулись в широчайшей улыбке.

— Вы такое... такое увидите на той стороне океана!

— И что?

Он покачал головой:

— Всё увиденное и услышанное меняет наши взгляды. Разве не так?

— Не знаю, — ответил я в затруднении. — Знаю, что меняет, но не уверен, что всё.

Он сказал с железной уверенностью:

— То, что увидите, изменит! Там совсем другая культура. Более высокая.

Я пробормотал:

— Знаю-знаю. Культурный человек никогда не заметит, как другой выругается, плюнет на ближнего или начнет его избивать. Вообще культурный, образованный человек и в дерьмо наступает так, что любо-дорого посмотреть. Взять наших демократов...

Он слушал с благожелательным интересом, в глазах то понимание, что просто бесит: видит насквозь, я сам до свинячьего писка стремлюсь на Юг, а возражаю только из упрямства и детского стремления противоречить всем и всему.

— До встречи на Юге, — произнес он с учтивой церемонностью и торжеством в глазах. — Нам будет о чем поговорить. Увидите, вам самому поговорить со мной захочется... очень!

Он отступил прямо в стену, тоже мне исчезник, я перевел дыхание, сердце колотится, словно выдержал невесть какую битву. Ладно, на Юге посмотрим. А сейчас есть задачи понасущнее.

Бриклайт, окруженный то ли помощниками в деловых вопросах, то ли телохранителями, вышел из городской ратуши и сумрачно обозревает площадь. Помрачневший, с осунувшимся лицом, под глазами темные мешки, щеки отвисли, как у бульдога.

Я бочком-бочком заскользил вдоль стены, помесь чучундры с хамелеоном, сердце чуть не выпрыгивает, забежал за угол и прокричал оттуда громко:

— Бриклайт! Даю сутки тебе и твоим шакалам, чтоб убрались из города. Останетесь — пеняйте на себя.

Я отступил на пару шагов и, не покидая личины исчезника, торопливо скользнул за нагруженные повозки, а оттуда уже пустился со всех ног, постоянно прикидываясь то частью стены, то наростом на дереве.