Ричард Длинные Руки — фюрст

Отец Дитрих поморщился, я спросил в недоверии:

— Выбор в таком деле? Что-то он не так понял насчет выбора!

Сэр Растер пробурчал:

— Чем он великий?

— Может по руке предсказывать судьбу, — объяснил барон.

Отец Дитрих поморщился сильнее, а я пожал плечами.

— Еще Диоген говорил, что, когда смотрит на правителей, врачей или философов типа меня, он уверен, что человек — самое разумное из живых существ. Однако стоит взглянуть на прорицателей или людей, которые им верят, ему кажется, будто даже земные червяки умнее человека… Думаю, этого прорицателя нужно арестовать за что-нибудь, пусть барон Альбрехт придумает, а в тюрьме удавить втихую, чтобы не смущал народ. Как вы, отец Дитрих, думаете?

Он взглянул на меня исподлобья.

— Сын мой…

— Да, святой отец?

— Если без крови, — буркнул он тихо. — Церковь не любит убийств.

— Это не убийство, — сообщил я, — а лишение жизни.

— А-а-а, ну тогда другое дело.

Я повернулся к сэру Альбрехту.

— Видите? — спросил я торжественно. — У Церкви нет войск, нет острых мечей и длинных копий. Мы боремся только истиной, верой и правдой. Но, несмотря на отсутствие грубой силы, вера Христа проникает в самые глухие уголки и укореняется в сердцах!

— Ага, — сказал он и посмотрел на меня, как на мелкого жулика, что снова выигрывает крупную сумму, — тогда я пойду распоряжусь…

— Топайте, — разрешил я, — ах да, еще одна досадная мелочь… Подкиньте нашим лингвистам… ну, поэтам и бардам, мелкую задачку, но пообещайте большой денежный приз…

— Ваша светлость?

— Нужно заменить некоторые слова, — пояснил я, — в официальной и даже повседневной речи. Меня всегда коробила эта фальшь типа «потери в живой силе» или «сражение выиграно», «бой проигран», «войну выиграли»… Это не игра! Любая война — это не «потери в живой силе», а убитые люди, сожженные города и огромные потери для экономики. Кто говорит «войну выиграли» — тот военный преступник! Он не только оправдывает войну, но и ставит ее на уровень веселых развлечений. Мол, это же так здорово: убить десятки тысяч людей, сжечь их дома, изнасиловать женщин, вырубить их сады, насрать в их колодцы…

Отец Дитрих весь превратился в слух, барон кивал, запоминая, и только в честных глазах сэра Растера я видел растущее недоумение. Что-то непонятное лорд-эрцгерцог говорит, ведь в самом деле это так здорово: убить десятки тысяч людей, сжечь дома, изнасиловать женщин, вырубить сады, насрать в их колодцы…

— Какую премию? — спросил барон.

— Десять золотых, — сказал я.

— Ваша светлость, — воскликнул сэр Растер шокировано, — такие большие, просто огромные деньги!

— А если выражение удастся заменить, — добавил я, — победитель получит еще сто!.. Сэр Растер, не скулите, мне вообще-то насрать, что убьют десятки тысяч людёв и что-то там спалят, но такое развлекательное мероприятие притормозит экономику, а мне спад ни к чему, зато на подъеме выиграем тысячи, даже сотни тысяч золотых! И все можно прикарманить, хотя… зачем?

Он не понял, но сказал послушно:

— А-а, ну тогда да, наверное, ага, конечно…

Барон поднялся.

— Ладно, здесь все уже выпили, так что пойду и прямо сейчас пошлю в город глашатая.

— Прямо в гильдию актеров, — сказал я, — там еще барды, певцы, художники и прочие труженицы горизонтального промысла… пусть поборются за приз! Как полагаете, отец Дитрих?

Великий инквизитор поднял на меня взгляд внимательных глаз, на лице проступило сильнейшее удивление.

— Ваша светлость, — произнес он почтительно, — я бы сказал, что вы растете очень быстро. Я даже сомневался, предлагать ли вам именно отца Павла…

Я насторожился:

— Почему?

— При дворе, — ответил он с некоторой неохотой, — священник должен быть весьма представительной внешности. Я сперва хотел было предложить отца Иеронима. У него огромный рост, красивое лицо, могучий голос и красивая жестикуляция, как у потомственного кардинала. И рясу носит с таким достоинством, словно это императорская мантия…

— Мужчина, обладающий большими достоинствами и умом, — возразил я веско, — никогда не бывает безобразен.

Он кивнул, не сводя с меня цепкого взгляда.

— Многие ли это понимают?

В саду деревья посажены редко, чтобы между ними оставалось вдоволь лужаек для прогулок, места для беседок и ажурных павильонов. В одном месте поставили высокие качели, из моего окна видно, как девушки с радостным визгом взлетают на высоту своего роста, верещат в испуге, хохочут, бросают друг в друга цветами.

Шелковые веревки, на которых подвешено сиденье из дорог их пород дерева, искусно перевиты виноградными лозами, умело вставлены цветы. Сейчас там раскачивается Лилионна… только имя и напоминает о Лилианне, но та вся эфирная и небесная, а эта — кровь с молоком, налита юностью, свежестью и похожа на только что созревшее румяное яблоко, что с готовностью захрустит на зубах, а рот наполнится сладким соком…