Ричард Длинные Руки – король

Сигизмунд, дотоле скромно помалкивающий, сказал чистым ясным голосом:

– Это точно не сегодня. Там остались одни рабочие.

Наступило долгое молчание, наконец отец Бенедерий словно очнулся от глубокого сна или обморока, вздохнул и проговорил слабо:

– Хорошо, брат паладин! Если у присутствующих нет серьезных вопросов, попрошу братьев отвести вас в келью и обеспечить отдыхом. Смотритесь вы весьма… измотанным.

– Еле на ногах держусь, – признался я. – Что поделаешь, возраст… Это Сигизмунду хорошо, на целых две недели моложе!

Глава 3

Монахи окружили нас тесной группой, но Сигизмунда вскоре утащили в другую сторону, а меня провожали до самой кельи. Я заметил и отца Кроссбрина, но тот идет в сторонке, всматривается в меня достаточно встревоженно, стараясь не показывать виду, что взволнован, но когда монахи распахнули передо мной дверь, сами оставшись в коридоре, он неожиданно шагнул за мной следом и плотно закрыл за собой.

Я с любопытством всматривался в его лицо. Он старается выглядеть как всегда сурово и непреклонно, однако сейчас на лице сильнейший стыд и вполне понятный страх.

– Брат паладин, – произнес он настолько тихо, что даже самые чуткие уши по ту сторону двери ничего не уловили бы.

– Отец Кроссбрин, – ответил я с подчеркнутым равнодушием.

– Брат паладин, – сказал он еще тише, – я хотел спросить…

– Спрашивайте, – ответил я со всей любезностью.

– Я только хотел узнать, – проговорил он с трудом, – тот черный монах… продавший душу…

– Брат Александро?

– Да, – почти прошептал он, – что-то еще говорил?

Я отошел к противоположной стене, отец Кроссбрин покосился на дверь и с облегчением последовал за мной.

– Ничего особенного не сказал, – ответил я с небрежностью урожденного аристократа, у которого предков больше, чем у стегоцефала позвонков в хвосте. – Что мне нравится в монастырских уставах, так это понимание натуры человека. Не находите?

Он пробормотал:

– Ну, это есть…

– Нельзя, – сказал я, – без отдыха карабкаться к сверкающей вершине… Те, кто сгоряча вписал такое в устав, уже разбежались, а их монастыри закрылись. Не так ли?

Он ответил осторожно:

– Энтузиазм часто выгорает быстро. И вообще… на гору нельзя подниматься бегом.

– Абсолютно верно, – согласился я. – Мне тоже, знаете ли, необходимо личное пространство, когда за мной никто не подсматривает… Нет, женское платье не надеваю, но ковыряюсь в носу, чешу то жопу, то гениталии. Это ж такое удовольствие… что, даже не пробовали? Но, увы, в эти моменты я недостаточно величественен и не совсем прекрасен. Сам чувствую, возвышенности и одухотворенности чуточку недостает в моем благороднейшем облике! Потому не хотелось бы, чтобы видели подданные… Главное, какие мы на людях, в обществе, а также, кто бы подумал, важно еще то, что говорим и делаем. Все остальное – тлен и суета. Доброй ночи, отец Кроссбрин!

– Ночи доброй, – пробормотал он несколько ошарашенно, но в голосе звучало огромное облегчение. – Спасибо, брат паладин.

– Все мы люди, – ответил я напыщенно и с ликованием, проводил его до двери и сам распахнул перед ним. – Когда Господь был моложе и нетерпеливее, потоп насылал, города жег, а теперь уже старый и мудрый, понимает, все грешные, и либо всех перебить, либо позволить самим шаг за шагом бороться со своими слабостями, они же как бы грехи… Так что идите, отец Кроссбрин, идите, идите… Ах да, и не грешите в крупном.

Он не вышел в коридор, а выскользнул, совсем непохожий на того надменного и всевластного приора, каким я его знал до похода к нефилимам.

Около часа лежал на узком ложе и чувствовал, как из тела медленно уходит, словно испаряется, усталость. И хотя организм давно восстановился полностью, однако это другая усталость, я бы назвал ее усталостью души, если бы сам не ощетинивался, слыша подобные высокопарные слова от других.

Бобик дважды исчезал из кельи, один раз услышав какой-то шорох, другой раз просто наскучило лежать. Это человеку никогда не наскучивает такое важное дело, а я все-таки в базе, как все, и потому хорошо, что человека судят не по базе.

Я начал думать о том, что меня ждет после того, как покину Храм Истины, тело расслабилось, я ощутил то самое тепло, что приходит перед сном, вдруг келья исчезла, вокруг меня уже странный лес в глубоком снегу, слишком толстые деревья с покрученными ветвями, на высоте в два-три моих роста ветви начинают соприкасаться, а выше так и вовсе переплетаются, что привычно только для южных лесов, а на севере каждое деревце отдельно, ветвей мало, да и то все на вершинках, потому что роскошная листва нужна, дабы в жару сбрасывать излишки воды, избегая перегрева, а какой тут может быть перегрев, еще неизвестно, бывает ли в этом страшноватом месте вообще лето в привычном понимании…

Холод начал проникать в мое тело, а за деревьями поднялась скала, похожая на обелиск, слишком ровные у нее края, и беспощадно блещущая вершина, словно скала вся из золота, и на верхушку пали первые лучи восходящего солнца.