Ричард Длинные Руки — курпринц

Десять дней отдыха для кого-то пролетели как миг, а для меня тянулись мучительно долго. Наконец пешие части Макса выступили из лагеря, а с ними потащился тяжелый обоз, что постепенно отстанет, его будут охранять попеременно нагоняющие части сперва рыцарей, потом тяжелой конницы.

Пехота двигалась хоть и рядами, но лавой, благо дорога позволяла, даже волы тащат повозки по три-четыре в ряд, но вереница их теряется позади, а впереди конники Норберта развернули знамена, все войско сразу запестрело яркими красками и стало похоже на цветочную поляну, если посмотреть с птеродактильного полета.

Я послал арбогастра на холм, но и оттуда не мог окинуть одним взглядом всю исполинскую армию, где за массой пехотинцев неспешно выступила бронированная конница принца Сандорина, потом — герцога Мидля, затем огромное конное войско Паланта, большой отряд герцога Сулливана. А ведь еще не вывел своих людей герцог Клемент, а у него самый крупный контингент рыцарской конницы…

Я узнавал отважных воинов, что гордо и красиво несут шелестящие по ветру знамена, различал копейщиков, которых пока никто не мог сломить и даже нанести им серьезный урон, лучников и арбалетчиков, которых все берегут как зеницу ока, ибо они без панцирей, а кроме луков и арбалетов у них только ножи за поясами.

Последними, как и было договорено, идут многочисленные отряды бриттских лордов. Вот вижу конное рыцарское войско графа Виллебуа-де-Марейля, с ним идут сорок рыцарей и две тысячи хорошо вооруженных конных воинов. Дальше выступает барон Аскланд. У этого пятьдесят рыцарей, тысяча конных воинов и двести лучников. За ним идет баронет Каундифепбирф, что привел с собой семьдесят рыцарей своего отца и полторы тысячи конников… за ними еще бароны, виконты и даже графы, у них дружины поменьше, но все горят жаждой показать себя и вернуться в родное королевство со славой.

Простучали часто-часто копыта, это Альбрехт галопом гнал коня на холм, а там резко остановил рядом с моим арбогастром.

— Бриттские отряды есть, — сказал он, — и немало, а вот ирамских ни одного.

— Я это заметил, — сказал я.

Он спросил с иронией:

— И что теперь?.. Дружественное королевство Ирам или уже не совсем?

— Спросите чего-нить полегче, — сказал я.

Он охнул.

— Неужто чего-то не знаете? Или пока в несвойственном вашему высочеству как бы затруднении?..

— В несвойственном, — согласился я. — А вы что предлагаете? Нет, я вас спрашиваю, вы советник или как бы хто?

Он охнул.

— Правда?.. А я помню ваши золотые слова, что советуетесь только с Господом, больше никого не признаете. А вот Господа пока да, признаете…

— Свинья вы, — сказал я с сердцем, — а не граф! Вместо того, чтобы подставить плечо, еще и топите. Ну вот не знаю, представьте себе! Не знаю, как поступить.

Он сказал с привычным апломбом:

— Тогда самое разумное — никак. Никак не поступать. Все проблемы со временем решаются сами. Так говорит Господь!

— А какие не решаются?

— Те неразрешимы, — заверил он. — Их никто не разрешит, так что не стоит и тужиться.

Снизу со стороны войск ветерок донес рев могучих голосов:

Смело мы в бой пойдем за веру нашу
И как один умрем за матерь Божью!

Он сказал одобрительно:

— Умереть за идеалы — разве есть что-то выше? Какие молодцы.

— У нас не только воинский дух, — ответил я, — но вообще все лучше, начиная с вооружения.

Арбогастр давно намекает, что нечего здесь топтаться на месте, когда вон впереди дорога, Бобик вообще посмотрел на меня вопрошающе и унесся гигантскими прыжками, прочел в моих глазах разрешение.

— Простите, граф, — сказал я, — надо конячку размять, а то застоялась…

Арбогастр все понял по интонации, я едва успел пригнуться, ветер засвистел в ушах. Уже через несколько минут догнали конников Норберта, а потом впереди на вершине зеленого холма нечто нещадно засверкало золотом так ярко, что я прикрыл глаза ладонью.

Арбогастр снизил скорость до простого галопа, и я рассмотрел гигантское яйцо ярко-желтого цвета, словно отлитое из чистейшего золота. Огромное, в рост человека, оно стоит торчком, острой вершинкой вверх, неестественно ярко выделяясь на голубом небе и зеленом ковре холма.

Разведчики Норберта, покинув седла, суетятся вокруг, вымеряют, прислушиваются, прижавшись ушами к скорлупе, а вокруг них прыгает Бобик с бревном в зубах и уговаривает лучше заняться этой увлекательной игрой.

Один обернулся на стук копыт, лицо восторженное, глаза сияют, как звезды.

— Ваше высочество! — закричал он. — Крестьяне сказали, здесь яйцо феникса…

Второй возразил:

— Да что они понимают!.. Видно же, дракон снес!..

— Но сказали, что феникс…

— А они его видели? Феникс — это ж птица, а тут смотри, какое яйцо!

Я подъехал ближе, коснулся кончиками вытянутой руки поверхности странного яйца.

У земноводных яйца примитивные, кожистые, сквозь оболочку проникает влага, но уже у всех рептилий они известковые, прочные и прекрасно защищены от высыхания, потому отличить яйцо птицы и яйцо черепахи я смогу вряд ли, а уж феникса — тем более.

Примчался Норберт, осмотрел, сказал с интересом:

— Такое вижу впервые…