Ричард Длинные Руки — курпринц

— Пришлось, — ответил ему Зигфрид. — Ничего не изменилось. Я так же служу его высочеству, как и служил. Потому… все гораздо проще. Не нужно что-то придумывать и скрываться. Его высочество знает, что я — демон, младенцем подброшенный вами в семью сэра Кунинга. Там я вырос и так бы и не узнал, что я не человек, если бы не случайность…

Я сказал как можно более спокойным тоном:

— Да, все верно, я это знаю. Как я понял, вы прибыли навестить сына?

Они все трое замолчали, только переглядывались, наконец Зигфрид проговорил несколько сдавленным голосом:

— Не совсем так, ваше высочество.

— При родителях, — напомнил я, — ты можешь обращаться ко мне, как и наедине, по имени.

— Спасибо, — произнес он, — они будут польщены. Однако, ваше высочество, лучше я буду так, потому что вся сложность в том, что… они прибыли не для того, чтобы повидаться.

— А зачем, — спросил я, — если это не совсем секрет?

Он покачал головой.

— Для вас нет секретов, ваше высочество.

— Говори.

— Они уговаривают меня… вернуться.

Улыбка его была невеселая и чуточку виноватая, словно в чем-то подводит меня.

Я переспросил в некотором недоумении, хотя подсознательно догадывался, зачем явились его биологические родители.

— Вернуться… в их племя?

— Да.

— Но разве не они тебя выпустили… в свободный полет?

Он тяжело вздохнул.

— Да, но… так уж получилось. Оказывается, нас не просто мало, а совсем мало. И когда погибли еще двое из наших, то… остался из молодых я один.

Я переспросил:

— Последний из могикан? В смысле, из своего племени?

— Да, — ответил он невесело, — я последний.

Я посмотрел на Сулливана, тот вообще ошалел, он и про Зигфрида слышит впервые, а я сказал:

— Знаете, такие вопросы на ходу не весьма. Зигфрид, отведи родителей в мой шатер, угости вином… если они пьют, а мы с герцогом пока прогуляемся по лагерю. Решим свои дела, а вы без спешки — свои.

Зигфрид сказал виновато:

— Ваше высочество, мне просто неловко…

— Все в порядке, — ответил я. — Зигфрид, мы с тобой старые друзья, можно без особых церемоний. Люди — единственные существа на свете, у которых есть свобода воли. Все мы можем сами решать, как поступить правильно. И у тебя есть эта свобода, ибо ты сейчас человек. У меня нет враждебности к твоему племени, я знаю из него только тебя, а ты настолько хорош, что тебя любят все, кто с тобой сталкивается. Так что… решай сам… Герцог, нам нужно посмотреть северную часть лагеря.

Я похлопал смущенного Зигфрида по плечу и вышел из шатра, чувствуя, как со спины старательно прикрывает Сулливан.

Когда мы отошли от шатра, он спросил приглушенным ревом:

— И что теперь?

— А ничего, — ответил я негромко. — Происхождение Зигфрида, как я вижу по вашему лицу человека чести, вас не тревожит, а это главное. Как бы он ни решил, мы уважаем его выбор.

Он подумал, покрутил головой.

— Обалдеть. Нет, надо выпить еще. Ваше высочество…

— Герцог, — ответил я.

Он ушел, а я обошел лагерь, воины отдыхают у костров, расположенных настолько ровными рядами, словно в самом деле раскладывали их, ориентируясь по туго натянутой веревке. На кострах жарится мясо, подогревается сыр и хлеб.

Завидев меня, пришел уже вернувшийся от Беверейджа Альбрехт, молча пристроился рядом, пытливо поглядывая на мое одухотворенное лицо.

— Ваше высочество?

— Граф, — буркнул я.

— Говорят, — сказал он, — лучше всего думается на марше. Там это идет в такт шагам.

— На что намекаете, граф? — спросил я с подозрением. — Думается везде хреново, это занятие человеку несвойственно. Но если в самом деле вдруг взять и подумать…

— Ну-ну?

— Война войной, — сказал я, — рушатся королевства, создаются империи, а у людей свои маленькие проблемы… хотя, если честно, то именно эти войны между королевствами — мельчайшие проблемы и вообще хрень несусветная. Это же, можно сказать, гражданские войны. Ну как можно бросать в ожесточенные битвы целые армии только из-за того, кому сидеть на троне? Честолюбие, мать его бери!

— А из-за чего же? — спросил Альбрехт с интересом.

— Ну, — сказал я, — причины все же есть и поблагороднее. К примеру, вот та, которую ведем с Мунтвигом, а он… ха-ха!.. с нами. Он же начал великий поход за Честь, за Доблесть, за Веру, за Добро. Только за это и стоит воевать, хотя, если честно, то и за это воевать не стоит… мечами. Есть же диспуты, словесные баталии, сражения, битвы, даже войны!.. Победа — это когда заставил противника признать, что он был не прав, а что за победа, когда всего лишь убил?

Он хмыкнул, покрутил головой.

— Ваше высочество, боюсь… вы не встретите понимания. Народ прост, он предпочитает убивать.

Я ответил тяжело:

— Что ж, глас народа — глас Божий. Будем убивать, торжество гуманизма требует, чтобы текли реки крови и громоздились монбланы трупов. И… бодро понесем знамя либеральных ценностей на север…

— А что с теми, — поинтересовался он, — кто встанет на вашем пути?

— Думаю, вы знаете ответ, любезный мой граф.