— Можете войти. Леди заканчивает молитву.
Я подождал, пока он вынужденно распахнет для меня дверь шире, лишь тогда, даже не поблагодарив его кивком, вошел, громко топая.
Часть 2
Глава 1
Часовня маленькая, скудно обставлена, темно, И только горят свечи перед распятием. Женщина на коленях молится перед алтарем, слова произносит настолько тихо, что я едва услышал ее шепот. Со спины трудно определить что-то, но на первый взгляд показалась моложавой и гибкой. Длинное платье скрывает ноги, видны только высокие каблуки туфель, но тонкая ткань обрисовала ноги достаточно четко. Я вдруг поймал себя на мысли, что ноги вообще-то хороши, хороши... И еще одно видение промелькнуло перед мысленным взором, слишком скабрезное, чтобы выговорить вслух, но я еще тот паладин, служитель церкви, так что я вполне могу и вслух.
Наконец она осенила лоб крестным знамением, я вздохнул, а женщина неторопливо поднялась и повернулась в мою сторону. Дыхание остановилось в моей груди: чистое нежное лицо безукоризненно, а огромные синие глаза взглянули на меня так, что тихая дрожь пробрала меня до пят. Сколько же ей лет, мелькнуло ошарашенное. Барбаросса сказал, то она вдова и что у нее десятилетняя дочь... Ах, здесь же выдают замуж с четырнадцати лет, так что сейчас ей наверняка , где-то в районе двадцати пяти...
Длинные четко очерченные брови придают ее лицу слегка удивленное выражение, глаза чистые и невинные, а пунцовые губы, слишком нежные и пухлые, чем-то напоминают и спелую черешню, и лепестки дивных цветов. Я поймал себя на том, что смотрю на эти губы и уже почти чувствую их нежность и теплоту.
Она неожиданно улыбнулась, сердце мое подпрыгнуло и тут же рухнуло в пропасть. Синие глаза приобрели фиолетовый оттенок, такие бывают только у колдуний, на щеках появились крохотные ямочки, как у ребенка.
— Светлый Рыцарь, — проговорила она в задумчивости. — Я представляла вас несколько иначе...
Я удивился.
— Слухи обо мне, замечательном, докатились и в этот медвежачьий угол?
Не отвечая, она рассматривала меня спокойно и внимательно.
— Вы и есть тот самый, — наконец спросила она тихим приятным голосом, — который сразил Прозрачника, освободил из рук разбойников захваченных женщин и перебил гарпий?
Я поклонился и ответил несколько неуклюже:
— Слухи преувеличены, моя леди. Прозрачника убил сэр Растер, я ему чуть помог. А что, он добрался до этих краев?
— Вчера прибыл, — ответила она. — И долго рассказывал о вас... Сейчас он с нашими рыцарями на охоте.
— Представляю, — буркнул я, — что наговорил!
— Только хорошее, — заверила она.
— Да знаю, — отмахнулся я. — Разве обо мне, замечательном, можно говорить что-то другое? Но я такой скромный, такой скромный, что эти постоянные восхваления моей доблести меня всегда смущают...
— И вашей скромности, — ввернула она.
— И моей непомерной скромности, — согласился я. — Но, надеюсь, когда-нибудь до этих медвежачьих краев докатится моя настоящая слава!
Она смотрела в мое лицо внимательно, в глазах мелькнула нерешительность, словно сомневалась, тот ли это светлый рыцарь на белом коне, что посещает ее сны.
— Вы должны быть великим воином, — заметила она.
— С какой стати? — возразил я. — Я человек мирный. И очень не воинственный.
— Но вы на полголовы выше любого из моих рыцарей, — сообщила она, не сводя с меня околдовывающего взгляда. — У вас длинные руки и прекрасные доспехи. А то, что обходитесь без оруженосцев и слуг, говорит лишь о вашей силе и мужестве.
Я снова поклонился.
— Спасибо, моя леди. Вы второй человек, который считает это доблестью, а не предельной... э-э... нищетой.
Она мягко улыбнулась.
— Вот как? А кто же первый?
Я с достоинством поклонился.
— Я сам, моя леди. Человек, чье мнение я очень ценю. Она все чаще посматривала на мое лицо. В глазах проступила некоторая озабоченность.
— У вас глубокая ссадина...
Я отмахнулся как можно беспечнее.
— Заживет. Мужчины должны переносить тяготы безропотно. Никто из ваших людей ее даже не заметил... обидно.
— Да, — согласилась она, — тяготы нужно переносить, но еще лучше — их избегать... сядьте здесь, ближе к окну, я осмотрю вашу рану.
— Да какая рана? — возразил я. — Вы же сами сказали, ссадина. К тому же все засохло.
— Очень уж она большая, — ответила она обеспокоенно. — А если грязь попала в кровь, как бы не начало гноиться. Зачем вам такое на лице?
— Незачем, — согласился я.
— Тогда сядьте вот на эту скамеечку.
— Как-с? При даме?
— Я сейчас не дама, — возразила она мягко, — а лекарь.
Служанка выслушала негромкий приказ, исчезла, леди Беатриса рассматривала меня тихо и спокойно, служанка вернулась с подносом, на котором три чашки и чистые тряпочки. Леди Беатриса намочила одну, движения ее были мягкие и спокойные. А когда начала осторожно промакивать рану, убирая засохшую кровь, у меня перехватило дыхание. Я сидел на низком стульчике, от Беатрисы исходит чарующий запах чистоты и невинности, словно от только что распустившихся цветов, а когда я скосил глаза, взгляд уперся в высокую полную грудь, что приподнимается и чуть-чуть вздрагивает при каждом движении рук.