Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Нехорошо, – ответил он сердито. – Примета такая!.. А почему он ее не тронул? Не успел?

– На это много времени не надо, – ответил я задумчиво. – Он же там мог с нею сделать что угодно. Может быть, что-то и сделал, но кровь не пил, это точно… Черт, недаром же на этом наживаются фабриканты всякой косметики…

Он спросил непонимающе:

– На чем?

– На красивую женщину, – сказал я, – даже злой пес не гавкнет. Красота – страшная сила!.. Красота если и не спасет мир, но по крайней мере может служить некоторой защитой. А если еще усилить ее надлежащей косметикой, дезодорантами, духами, татуашью, макияжем – то станет средством нападения.

Но, глядя на женщину, я признал, что настоящая красота не нуждается в дополнительных украшениях. Как раз больше красит ее отсутствие украшений. Красота – это обещание счастья, я уже чувствовал, как у меня теплеет в груди. Бывают столь совершенные виды красоты, что люди, тронутые ими, ограничиваются тем, что только говорят о них и любуются ими. Лишите мир красоты, и вы лишите его половины нравственности, половины его правил. Даже вампир не смог причинить ей вреда, вынес к нам навстречу, рискуя своей шкурой.

Гендельсон постоянно крестился, шептал молитвы, хватался за крест на шее, наконец сказал с мукой в голосе:

– Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины!

– Да ладно вам, – сказал я. – Что, наш Господь – последний лох? Если создал такую красоту, то зазря? Вы не слышали, что красота спасет мир?.. А мы ей поможем в благородном деле спасения, чтобы уроды не погубили его раньше.

Гендельсон снял с плеч плащ и укрыл ее, заботливо подоткнув со спины, приподнял ей ноги и заправил плащ, чтобы прижимала босыми ступнями. Я бросил остатки хвороста в огонь, лег с подветренной, как предполагал, стороны, но не угадаешь, полное затишье. Гендельсон тоже лег, зябко ежился, кривился. Багровые отблески играли на его лице, делая морщины резче и глубже.

Языки пламени иногда вырывали из тьмы стволы деревьев. Всякий раз казалось, что чуточку сместились в сторону, придвинулись или, напротив, отступили на шажок. Стали слышны шорохи, потрескивание, даже далекие голоса зверей. Или не зверей, но явно голоса – протяжные, зовущие, тоскливые, похожие на завывания в адском огне грешников.

Гендельсон забормотал молитвы. В руке блеснул золотой крест, я услышал звучное чмоканье, это называется приложиться, хотя в моем мире это слово приобрело совсем другое значение. А здесь просто говорят, что такой-то приложился, и не надо уточнять, что именно к кресту, а не к бутылке.

Глаза иногда вылавливали в темноте двигающиеся тени, силуэты, фигуры. Однажды почти на грани освещенного круга прошла молодая красивая женщина, конечно же, обнаженная и, конечно же, с грудью а-ля Лара Крофт… нет, как у Дрюны, у той вообще как два тарана, а рядом с женщиной двигалась огромная безобразная тварь. Если предыдущие красотки дефилировали с тиграми и леопёрдами, то у этой вообще тварь сплошь из рогов, шипов, наростов, выступов, костистых гребней, бронированных плит.

– Ну почему, – вздохнул я, – они все с этими чудовищами?

– Чтоб оттенить свою красоту? – предположил Гендельсон.

– Рядом с таким зверюгой эта мордашка выглядит вполне пристойно, – сказал я и осекся. Посмотрел на Гендельсона дикими глазами. – Вы что, тоже видели женщину?

Он ответил сварливо:

– Не женщину!.. Не женщину, сэр Ричард.

– А… что?

– Сатанинское видение, призванное… да-да, призванное или вызванное из адских глубин, дабы поколебать, совратить…

– Но в виде голой бабы, – спросил я торопливо, – с вот такой задницей? И еще она вот так двигала половинками, раскачивала бедрами…

Он взмолился:

– Только не живописуйте! Вы тем самым усиливаете мощь дьявола, распаляя свою и без того уже… плоть. Держитесь, сэр Ричард!

Я умолк, но сердце колотится бешено, теперь уже не заснуть. Если и Гендельсон видел то же самое, то это не глюки, не видения, которые привыкший к упорядочиванию мозг формирует из смутных теней. Двое разных людей не могут в одном плывущем по небу облаке увидеть одно и то же.

И все-таки на рассвете я ухитрился не заснуть, а проснуться. Как отрубился, не помню, может быть, этот храп с той стороны костра, эта туша аж содрогается, выпуская из себя то мощный рев взлетающего истребителя, то мокрое бульканье уходящего вглубь «Титаника».

Женщина лежит в той же позе, но я увидел ее испуганные глаза, что следили за каждым моим движением. Я улыбнулся ей как можно дружелюбнее.

– Доброе утро! Как спалось?

Она прошептала тихим испуганным голосом:

– Утро доброе… Спасибо, но мне снились кошмары… Или я и сейчас сплю?

– Меня зовут Ричард Длинные Руки, – сказал я. – Это вот сэр Гендельсон, очень богатый и владетельный вельможа. Мы едем по своим делам, никого не трогаем, драк избегаем. А кто их не избегает с такими вот овечками, тех уже устали закапывать. Так оставляем. На расклев. А вы, леди…