Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Далеко на той стороне долины сотни и тысячи костров. Оттуда накатывается неумолчный гул голосов, конского ржания, могучие запахи сыра, мяса, конского пота, сыромятной кожи, нечистот. Дым от костров поднимается в полном безветрии прямыми тонкими струйками, но выше расплывается, сливается в единое сизое облако, что тонким блином висит в неподвижном воздухе.

За мной вышло с десяток воинов. На меня посматривали, как на лидера. Я перехватывал быстрые уважительные взгляды в сторону моего молота. Я осмотрелся, повесил молот на пояс, а потом бросил меч в ножны.

– Ворота не мешало бы поставить на место, – сказал я с высоты седла. – Теперь, похоже, их никакая сила не выбьет.

Один из воинов сказал несмело:

– Их уже трижды ломали… Поставим. А это правда, что у вас и меч… непростой? И конь… что у вас за конь?

– Почему непростой? – ответил я небрежно. – Стандарт. Все в комплекте: доспехи, браслеты, шлем, меч. Был такой парень – Ариант, слыхали?.. А конь… ну, конь – это другая история.

Они раскрыли рты, я улыбнулся и повернул коня обратно. Мелочь, а приятно: ночью здесь холоднее, чем у нас на Колыме в зимние вечера, а мне как-то без разницы. Доспехи разогрелись, как и браслеты, я чувствую себя обложенным горячими грелками, хожу с голыми руками, но это терпимо. Интересно, что доспехи ухитряются разогреться только с внутренней стороны, там вообще Ташкент, а снаружи палец примерзнет, если коснешься влажным.

Все еще улыбаясь, я пересек небольшой дворик. Черный Вихрь на ходу подхватил с земли булыжник, я услышал негромкий, но мощный треск.

– Вот и хорошо, – сказал я с облегчением. – Ты тут пока замори червячка… а я схожу на разведку.

Он и ухом не повел, дробил и жевал камень, а я нырнул в маленькую каменную тесную пристройку. Оттуда, как догадываюсь, можно выйти в людскую, где всякая там челядь, а у нее узнаю, дабы не тревожить сиятельного герцога, где мне прикорнуть остаток ночи, все-таки ноги подкашиваются…

Холодно блеснул в полумраке кинжал. Женщина стояла под стеной, за ее спиной темные глыбы выглядели хмуро и угрюмо. В коричневом платье, даже в сарафане, что открывал ей плечи и приоткрывал грудь, пышные коричневые волосы в беспорядке падали на спину. В полумраке мне показалось, что они достигают ей поясницы. Одна бретелька сползла с плеча, весьма эротично, но я смотрел на кинжал в руках женщины.

Она держала его обеими руками, лезвием вниз, и я ощутил по ее напряженному лицу, что она готовится вонзить кинжал в себя. Конечно, сердце чуть выше, но не у каждой хватит духу хладнокровно вонзить острие такого вот узкого кинжала себе в глаз, хотя это гарантирует мгновенную смерть, не каждая полоснет по горлу, там артерия, уже никакой врач не спасет… Но даже такая рана в живот окажется смертельной, там, если мне не изменяет память, печень…

– Успокойся, – сказал я. – Приступ отбит. Теперь у Кернеля защиты побольше…

Она не опустила кинжал, глаза ее придирчиво оглядели меня с головы до ног.

– Да? – спросила она саркастически. – А кто ты?

– Друг, – ответил я.

– Друг? – переспросила она с сомнением. – Я тебя не знаю.

Я постарался улыбнуться.

– Ты всех мужчин знаешь?

– Не всех, но… такие, как ты, заметные…

Она убрала кинжал, на меня смотрела все еще недоверчиво, но в темных, как омуты, глазах промелькнуло участие. Я невесело усмехнулся.

– И что тебя вдруг убедило?

Она сказала тихо:

– Страдание в твоих глазах. Те, которые стараются взять нашу крепость штурмом, смотрят иначе. Со злостью, с яростью, гневом, раздражением, высокомерно… но никогда у них нет в глазах ни боли, ни жалости. Что за боль у тебя?

– Боль, – повторил я, – просто боль во мне.

Я пощупал левую сторону груди, там в самом деле тяжелая тянущая боль, словно что-то отрывается от сердца.

– Но кто ты? – спросила она. – Ты… странный. Ты… рыцарь? Но почему такие странные доспехи? И молот на поясе…

– Я тот, – ответил я, – кто на рассвете покинет Кернель.

В зареве заката зубчатые стены крепости, массивные башни, даже центральный замок почти неотличимы от таких же скал из красного гранита, расщепленных гор, изрезанных трещинами, в наплывах, словно исполинские каменные деревья, в выступах и карнизах, слишком искусно расположенных, чтобы признать их естественными… в то же время я понимал, что нет таких сил, чтобы обтесывать целые горы.

Потом небо стало багровым, но странным, непривычно закатным, с темными, медленно ползущими облаками по красному полотну. Небо обрело вид озера, заполненного кровью, куда бросили гигантский камень. Я отчетливо видел гигантские кольца, что медленно расходились в разные стороны. И если обычные озерные волны гладкие, как сытые змеи, то здесь кольца лохматые, с драными краями, все-таки из темных туч, но все же кольца, и у меня от необъяснимости сжало сердце, стало холодно.