Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Тепло пошло по телу. Я ощутил ту легкость, что позволяет... и поспешно выпрыгнул, не стал даже рассматривать свое материальное тело, довольно жалкое зрелище, понесся в сторону развалин, что совсем не развалины.

Я успел, когда Варнар шел через темный двор с горящим факелом в одной руке и кастрюлькой с тлеющими углями в другой. Под действием движущегося воздуха угли из пепельных становились багровыми, а стоило ему чуть взмахнуть кастрюлькой, как багровость сразу же переходила в пурпурный цвет, по граням суматошно носились оранжевые и желтые искры.

За Варнаром в двух шагах двигался черный рыцарь. Во внутреннем дворе свет падал из узких окон, смешивался с призрачным лунным. Они пересекли площадку по диагонали, на той стороне виднелась дверь, глубоко утопленная в камне.

Варнар долго гремел большими ключами. Металлическая дверь распахнулась с неприятным скрежещущим звуком. Я держался за их спинами, даже вошел наполовину в камень, хотя ощущение было неприятное, будто сразу отсидел всю ту половину тела.

Рыцарь оглядывался нетерпеливо, даже задрал голову и посмотрел в звездное небо. Там изредка проносились широкие черные тени. Когда неведомый зверь пролетал между нами и луной, через двор стремительно проскальзывала легкая тень.

– Быстрее, – сказал он нетерпеливо. – Чего застрял?

– Готово, ваша светлость, – донесся голос Варнара. – Спускайтесь, но здесь ступеньки ветхие... Поосторожнее.

– Все обветшало, – буркнул рыцарь, – но все восстановим. Заставим этих тупых тварей приносить пользу!

Я пронесся по этому ходу, дальше дорогу перегораживает толстая железная дверь. Я протиснулся сквозь нее, снова ощутив неприятное ощущение во всем нереальном теле, вывалился в темноту. Полную и абсолютную темноту подземелья. Слышно было тяжелое учащенное дыхание. Слабый стон.

Пока я парил, умоляя глаза привыкнуть к слабому свету, – а как они могут привыкнуть, когда его нет, в полной темноте даже совы абсолютно ничего не видят, – загремело со стороны железной двери, она распахнулась, ворвался свет факела, что показался мне слепяще ярким.

Пока рыцарь и Варнар спускались по каменным ступеням, я рассматривал Гендельсона. Он сидел у стены, голый, под ним только холодные, как лед, каменные плиты пола. Руки растянуты в стороны и прикованы к стене, а на ногах тяжелые кандалы. За это время он исхудал еще больше, даже я не назвал бы его больше толстой свиньей, как изощрялся Варнар. На теле, кроме кровавых ссадин, чернеют отметины, где прижигали железом и факелом. На боках распухшие раны с запекшейся кровью.

Рыцарь остановился перед Гендельсоном.

– Ты, червь, – сказал он свирепо, – надумал?.. Если назовешь свою шлюху Деву Марию тем именем, что она заслуживает, то будешь жить. Более того, я обещаю тебе, что дам коня, дам свободу!

Гендельсон открыл глаза. Белки глаз были красные, воспаленные. Мне показалось, что он почти не видит палача, но после паузы Гендельсон прошептал:

– Припади к ее стопам... Она милосердна... Припади и умоляй простить тебя, в твоей гордыне и высокомерии... в твоих неразумных словах...

Рыцарь вскипел, оглянулся на Варнара. Тот опустил кастрюльку на пол, вытащил из-за пояса клещи. Рыцарь сказал люто:

– Ты даже не представляешь, что тебя ждет!.. Сейчас тебе выжгут глаз. Начисто. Понял?.. Завтра я приду снова. В это же время. Варнар тебе отрубит руку... Ощути!.. Послезавтра мы придем снова. Тебе отрубят ногу. Как тебе такое?.. Но и одноглазым, одноруким и одноногим ты пробудешь недолго. На четвертую ночь мы придем к тебе и выжжем второй глаз. Потом отрубим вторую руку. Потом – ногу. Затем вырвем язык, а тебя – живого! – выбросим во двор, чтобы ты подыхал долго и мучительно. Ты все понял?

Мне показалось, что я видел, как побледнел Гендельсон, хотя его измученное распухшее от побоев лицо и так было неузнаваемо.

– Несчастный грешник, – проговорил Гендельсон тихо, – ты не ведаешь... ты не ведаешь...

Рыцарь кивнул Варнару. Тот поворошил клещами среди углей, выхватил один и поднес к лицу Гендельсона. Рыцарь опустился на колени, грубо ухватил голову пленника в ладони в боевых рукавицах, крепко сжал.

– Смотри, дурак, – прошипел он, – смотри!.. Это последнее, что ты видишь. Но ты еще успеешь спасти шкуру... только скажи то, что я жду.

Гендельсон прошептал:

– Что шкура... была бы душа цела... Да будь благословенна Дева Мария... Да святится имя Твое, Любимая...

Варнар поднес горящий уголь к глазу Гендельсона. Тот в ужасе выкатил глазное яблоко, пытался дернуть головой, но рыцарь держал, как в тисках. Варнар с силой прижал пурпурный уголь к глазу. Гендельсон дико закричал, забил ногами по каменному полу, но голову ему рыцарь держал крепко. Тесное помещение заполнилось запахом горящего мяса.

Потом Гендельсон затих, Варнар отнял клещи. Половина угля, отломившись, застряла в глазнице. Варнар достал шило и аккуратно выковырял крупные куски. Рыцарь встал, отряхнулся. Лицо его было угрюмое, злое. Варнар отыскал в другом углу ведро с водой, до которого измученный жаждой Гендельсон не мог дотянуться, с размаху выплеснул на пленника.