Свет дважды или трижды исчезал, но, когда я все же огибал деревья, он оказывался ближе. Наконец я в самом деле рассмотрел круглое отверстие. Это было как круглый иллюминатор: два могучих дерева по бокам, стволы уходят в землю, как пирамиды, а кроны тоже начинаются с мелких веток, свет показался настолько ярок, что я едва различил зеленую долину, мелкую извилистую речушку, очень далеко горная цепь, но между рекой и горами поднимается белокаменный город!
Он выглядит компактным, дома теснятся один к другому, все обнесено высокой стеной из белого камня, детали не рассмотреть, город далеко, но даже из такой дали пахнуло достатком, добротностью.
– Ну, – сказал я, – если и здесь не знают, где находится Зорр, где Кернель… то я уже просто не знаю!
Гендельсон ухватился за дерево. Лицо его было такого же цвета: серое с зеленью, ибо в трещинах угнездился мох.
– Господь услышал наш молитвы…
– Да, – согласился я. – Хотя мог бы услышать и раньше.
– Не богохульствуйте, сэр Ричард!
– Да какое богохульство? Вы ж всю дорогу молились, чертей разгоняли.
Он сказал со стоном:
– А вы заметили, что за все время на нас не напал ни один дикий зверь?
– Да и домашние не нападали… Все ваши молитвы, сэр Гендельсон.
Уже наступал вечер, на землю пал ржавый свет. Небо стало киноварным, трава выглядит, как будто вся выгорела на солнце. Тучи в небе застыли, темные, недобрые. Земля дальше уходит вниз, мы вышли почти на вершину очень пологого холма. Далеко-далеко, почти на горизонте, белеет город, а слева на соседнем холме высится мрачный старинный замок… Нет, развалины замка. Никто не станет жить в таких, не подновив разрушенную стену, не восстановив обе башни, от них одни огрызки…
Послышались голоса. Из-за пригорка показались блестящие шлемы, затем головы. Мне почудилось, что идут викинги: все красноволосые, рыжебородые, с грубыми свирепыми лицами. У одного шлем с рогами, вылитый викинг, но другой, правда, в кожаной шапке, откуда выбиваются длинные рыжие лохмы, грязные и нечесаные.
Они постепенно выдвигались, поднимаясь на холм, один оказался впряжен в двухколесную тележку. Четверо помогают тащить, подталкивают, хватаются за колеса, а еще двое с оружием в руках идут по бокам и злобно посматривают по сторонам. Тяжело груженная тележка едва двигается, колеса глубоко проваливаются во влажную землю.
Глава 12
Я наконец сообразил, что мне показалось странным в этих людях. У них словно бы укоротили ноги вдвое, как и туловища. Да и руки тоже, в то время как в ширину все крупные мужчины в полной мужской силе. Один из стражей оглянулся, закричал. Все начали толкать тележку с утроенной силой.
Гендельсон прошипел злобно:
– Гномы!.. Отродье дьявола!
В ржавом небе на фоне заходящего солнца появился силуэт с распахнутыми крыльями. Мне он показался стрижом, что в вечернем небе ловит комаров и мошек… Гномы тоже увидели, сердито кричали друг на друга, толкались. Тележка увязала, скрипела. Солнечный луч упал на груз, там заблестела золотая посуда, кувшины с драгоценными камнями, верх драгоценного шлема с крупным рубином… и все это было засыпано золотыми монетами.
Стриж превратился в красного, как кровь, дракона. Он вырастал с каждой минутой, гномы попытались тащить тележку еще быстрее, до леса не больше сотни шагов, деревья-великаны укроют от настигающего хозяина сокровищ, ведь драконы, по слухам, стерегут драгоценности… но вожак закричал, и все разом бросили тележку, разбежались в стороны, в руках появилось оружие.
– Дурачье, – сказал Гендельсон злобно. – Дракон, это порождение дьявольской злобы, сейчас испепелит другое порождение дьявола… Как хорошо!
– Что хорошего? – буркнул я.
– Как что? – спросил Гендельсон высокомерно. – И у дьявола просчеты…
Если бы, подумал я тоскливо. Рука моя нащупала молот. Дракон снизился, растопырил крылья и пронесся в планирующем полете. Плотная стена воздуха сбила гномов с ног, только вожак в рогатом шлеме устоял, закричал предостерегающе:
– Берегись! Огнем…
Из распахнутой пасти вырвался столб оранжевого пламени. Он расширялся, терял оранжевость, в землю ударил уже широким красным факелом. Один из гномов не успел отбежать на своих коротеньких ножках, его охватил огонь. Он завизжал, к нему подбежали другие и принялись сбивать пламя. Один ринулся к тележке, ухватил горсть золотых монет и попытался сунуть в карман, но монеты вывалились из переполненных карманов.
– Вот так жадность губит, – сказал Гендельсон. – Жадность – один из смертных грехов!.. Они успели бы врассыпную… и к лесу… Но хотят утащить всю тележку!
– Да, – согласился я, – это им не удастся.
Дракон сделал боевой разворот, снизился настолько, что теперь сможет ухватить когтями, понесся стремительно. Я понял, что он хочет ударить огнем по земле как можно ниже, тогда тот пойдет широкой полосой и захватит подлое ворье, как бы ни разбежались в стороны.
Гномы с криками расступались, но, отягощенные золотом в карманах и в сумках, двигались очень медленно. Я размахнулся, поймал взглядом голову дракона, изо всей силы метнул молот, шепнув: сокруши проклятый череп…