Ричард Длинные Руки — пфальцграф

Он нахмурился, зыркнул на хитро улыбающуюся леди Беатриссу и двух ее всегда молчаливых спутниц, о которых я знал только, что они «знатного происхождения».

— Так то не считается!… То ж не любовь!

— Верно, — согласился я. — Любовь — это нечто… нечто…

— Вот-вот, — поддержал он с жаром, — любовь — это нечто.

— Да, — подсказал я, — это как любовь к Родине. Сэр Растер приосанился, взгляд гордый.

— Да, — согласился он с достоинством, — любовь — это не баран накашлял. Любовь как война! Легко начать, тяжело закончить, невозможно забыть…

Леди Беатрисса сказала с милой ехидцей:

— Любовь зла. Что на руку сэру Растеру.

За столом кое-кто врубился и хохотнул, я вступился за сэра Растера:

— Когда мало времени, тут уже не до дружбы — только любовь. Страстная, безумная!

Сэр Растер взглянул на меня с благодарностью, а леди Беатрисса вздохнула, скромно потупив глазки:

— Безумная любовь, безумная любовь… а потом удивляемся: «Откуда дураки берутся?»

Я ощутил то привычное состояние, когда в попытке защитить святое начинаем изгаляться над ним же, чтобы не показать себя слюнтяем, рохлей, слабаком, ведь сильные не страдают, а приходят и берут, сам проговорил легко, со смешком:

— Вера, Надежда и Любовь вместе могут свернуть горы, если по отдельности пообещать на них жениться.

Все засмеялись, сэр Растер и леди Беатрисса особенно громко и жизнерадостно, а я вдруг ощутил, что вообще-то я трус. Мало того, что страшусь любви, но еще и оплевываю ее, как туповатый подросток, что старается выглядеть крутым и циничным.

— А где мой маленький золотой шмель? — спросил я. Леди Беатрисса спросила с наигранным удивлением:

— Шмель?

— Франсуаза, — уточнил я. — Я соскучился по этому счастливому ребенку.

Ее лицо застыло, голос прозвучал очень ровно и контролируемо:

— Она занимается в своих комнатах со своими учителями. Пора девочке начинать вести себя как будущая леди.

Обед подошел к концу, леди Беатрисса ушла в сопровождении своих девиц. Я поймал себя на мысли, что раньше как-то не замечал их, да и появлялись они редко, а теперь постоянно мозолят глаза. Словно охрана, приставленная строгими родителями к дочери-девственнице.

Я рассеянно допил вино, собрался было отправиться в тайную комнату Луганера, однако сэр Растер увязался за мной хвостом. Мне он показался смущенным и расстроенным, пришлось свернуть по дороге в комнату, которую я занимал раньше.

Растер тут же велел слуге принести вина, я раздевался и развешивал на стене доспехи Арианта, а он рухнул за стол и продолжил свой бесконечный пир.

— Хорошо поговорили, — проворчал он. — Особенно за любовь. Хоть и непонятно, что это.

Я хотел сказать, что женщины придумали проституцию, чтобы им платили за секс, мужчины придумали брак, чтобы им не платить за секс, поэты придумали любовь, чтобы все это не выглядело так отвратительно, но лишь пробормотал:

— Умом холодным сами гасим любовь горящую свою, и каждый сам себе Герасим и топит сам свою Му-му.

Сэр Растер вскинул голову:

— Прекрасно сказано! Это вы?…

— Нет, один бард в моем королевстве. Подметил, что любви боимся и шарахаемся от нее. Потому я втройне уважаю вас, сэр Растер, что так свято и трепетно несете свою любовь через графства и королевства!

Он с мрачным видом кивнул, взглядом старается со мной не встречаться, со стуком опустил на стол опустевший кубок, зло рявкнул, чтобы принесли новый кувшин, да чтоб полный и побольше. Мальчишка понесся выполнять заказ, хмурое лицо рыцаря стало совсем несчастным. Он покряхтел, словно старался усидеть на остром гвозде, взгляд в столешницу, голос прогудел совсем тихо:

— Вообще-то никакой леди Мариэллы нет, сэр Ричард…

Я поинтересовался осторожно:

— А… платок? Он отмахнулся:

— Это было давно, очень давно. Я ехал по пыльной пороге на красивом белом коне, но он был в пыли и в пятнах крови: я зарубил в схватке троих. Я тоже в пыли, устал, измучен, доспехи измяты и посечены, но я был молод и все равно держался в седле, как гордый степняк… И тут нас обгоняет пара разодетых в дорогие бархаты всадников, за ними мчится карета. Я успел только увидеть, как чуть сдвинулась занавеска в крохотном окошке, выглянула женщина… Меня как огнем обожгло, а она чуть погодя украдкой высунула руку и выронила этот платочек… Я погнал коня вперед, как будто кто-то может перехватить, подхватил на скаку, прижал к губам! Какой это был запах, сэр Ричард… Сейчас, конечно, от него ничего не осталось, но я все равно его чувствую.

Он умолк, совсем пристыженный, взглядом старался со мной не встречаться. Суровое лицо впервые потеряло каменность, острые черты смягчились.

— Сэр Растер, — проговорил я с трудом, — вы… подлинное зерцало рыцарства.

Он взглянул на меня украдкой, в глазах недоверие.

— Это вы… в каком смысле?

— Господи, да бывает ли более возвышенная и верная любовь, чем у вас к этой даме? Вы даже имени ее не знаете, но служите ей верно и преданно все годы. Менестрели, узнав вашу историю, уже сложили бы яркие баллады! Завидую вам светлой завистью… У меня такой любви, увы, не было.

Он пробормотал:

— Вы очень юны, дорогой друг.