Ричард Длинные Руки — принц-регент

— Еще пара садов, — ответил он довольно. — А потом уже мастерские гномов.

— Гномов?

Он улыбнулся.

— Так называем наших кузнецов и оружейников. Они же и рудокопы, но это уже между прочим.

— Господи, — сказал я, — что там можно ковать?

— Там еще ниже, — объяснил он доверительно, — редкие руды! Даже рыть не надо. Все на поверхности. Ну, если пещеру можно назвать поверхностью, хотя в самой пещере как бы поверхность?

— Вы философ, — сказал я. — Пастухи да садовники — лучшие философы в мире! Ладно, спасибо за подсказку. Пойду взгляну, а то всю жизнь буду вспоминать, что был так близко, но не посмотрел!

Он кивнул, чуточку разочарованный, что хочу кроме его сада увидеть еще что-то на свете.

— Для молодых ног там не так уж и далеко…

— Если только обратно не по ступенькам, — согласился я, — а на крыльях бы…

Позеленевшие от древности каменные ступени неспешно повели вниз, вечные свечи горят даже здесь, мягкий свет падает красиво и рассеянно, из сада внизу толстые плети виноградных лоз грациозно и картинно поднимаются по стенам, цепляясь за любые неровности, и я спускался, в самом деле любуясь красотами, сказал бы себе такое раньше, сам бы плюнул себе в глаза. Надо мир спасать, а ему, видите ли, ах как красиво!

Ниже открылся сад, виноградные плети и здесь обвивают стволы деревьев, гроздья спелых ягод блестят в пламени свечей, тугие и налитые соком…

Я покрутил головой, ну и монахи, все равно для меня это больше чудо, чем искусство селекции.

Белые розы, гудят пчелы, ну да, это же божьи пчелки, знаю-знаю, монахи по пчелам первые в мире, хотя все равно не понимаю, как они здесь живут…

Свет на мгновение померк, я остановился так резко, будто ударился о препятствие, и тут же в стене совсем рядом, иногда показываясь наружу, пронеслась, как черная комета, целиком состоящая из ночи, та проклятая темная тень, что умеет облекаться тяжелой и смертельной плотью.

Это было неожиданно и страшно, когда в таком идиллическом раю такое вот чудовище, я остановился с колотящимся сердцем. И вообще там ли ищу, или же подсознательно стараюсь уйти от поисков решения, оправдывая себя тем, что правильные решения лежат обычно не там, где ищет большинство.

Черная тень уже исчезла, я постоял некоторое время в проходе между садами и мастерскими, уже совсем собрался вернуться, как увидел поднимающуюся снизу огромную фигуру.

Мне показалось, что это брат Жак, хотя это немыслимо, я же встретил его там наверху, когда он тащил примерно такой же мешок…

И все-таки это брат Жак, его и в монашеской рясе спутать с кем-то еще трудно. Поднимается, глядя себе под ноги, на плече мешок с погромыхивающими камнями, но идет бодро, до конечной цели пока далеко, еще и намурлыкивает что-то под нос.

Я сказал весело:

— Привет, брат Зубодробитель!

Он вздрогнул, остановился, вскинул голову.

— О, брат паладин… Глубоко же ты забрался…

— Да так, — ответил я легко, — почему бы, думаю, не?.. Вот я и. Перед обедом рекомендуют легкую прогулку.

Он спросил обеспокоенно:

— А что, скоро обед?.. Я думал успеть к завтраку…

Опустив мешок под ноги, он со вздохом облегчения откинул капюшон. Я мазнул взглядом по сильно покрасневшему и даже чуточку подраспухшему уху, стараясь, чтобы это выглядело как бы невзначай.

— Могу, — предложил я, — укрепить твои силы прямо сейчас… Держи, это святая вода, в других странах именуемая вином. А вот тебе ветчина, сразу сил прибавится.

Он с недоверием принял грубую кружку из глины, сделал глоток, глаза расширились в радостном изумлении, и дальше не отрывался, пока не осушил до дна.

— Да, — просипел он счастливо, — в самом деле святая вода, а то весь иссох… Значит, умеешь делать не только за столом? А что это за ветчина такая странная? Руки человеческие не в состоянии нарезать такими тонкими ломтиками!

Ломти ветчины в самом деле размером с лопату, но все абсолютно одинаковые, я смотрел, как они исчезают в его широкой пасти, словно сухая солома в огне пожара, наконец он довольно вытер толстые губы тыльной стороной ладони.

— Спасибо… Как жаль, что у нас нет паладинов!

— Рад, — сказал я, — что тебе понравилось, Жак Зубодробитель.

Он переспросил заинтригованно:

— Зубодробитель? Так меня еще никто не называл.

— Не обижайся, — сказал я. — Это по старой памяти.

Он широко заулыбался.

— Я не обижаюсь, даже нравится. Мне всегда хотелось кому-то дать в зубы даже здесь. А раньше, когда в деревне… гм… А что, у тебя был такой дружок?

— У меня не было, — признался я, — но один монах по имени Жак Зубодробитель из цистерцианского аббатства Дюн во Фландрии… это в моем королевстве такая область, узнал, что армия чужого короля направляется в сторону его монастыря. Он тотчас же оставил свои обязанности, сразился с чужеземными рыцарями, убив сорок из них в знаменитой битве Золотых шпор, и с гордостью вернулся в свое аббатство.

Ноги брата Жака подкосились, он едва не сел на свой мешок с камнями, а на меня смотрел огромными вытаращенными глазами.

— Как? — прохрипел он потрясенно. — Сорок рыцарей?.. Как такое возможно?.. А запрет брать монахам в руки оружие?