Ричард Длинные Руки – рауграф

В полдень сделали короткий привал, накормили коней и дали отдохнуть, сэр Макс уверял, что до вечера не успеем, Ульрих и Палант спорили с ним, мы же обоз с собой не тащим, пеших тоже нет, а кони у всех привыкшие к долгим переходам.

Я, пользуясь случаем, выспрашивал отца Богидерия, что он слыхал о металлургии, и поразился, что монах может знать так много. И даже то, что практически все открытия совершались на заре научного мировоззрения монахами, не уменьшило удивления. Одно дело опыты с горохом, что привели скромного монаха к созданию такой науки, как генетика, другое дело – колющее и режущее оружие, их же не позволено брать монахам в руки, они могут защищаться только дубинками, как и нельзя, к примеру, садиться на коня, потому и едет отец Богидерий на резвом муле.

Он рассказывал о способах легирования мечей и вариантах закалки, бледные щечки раскраснелись, глазки заблестели, даже дыхание пошло чаще, вот уж странное увлечение для монаха. Правда, знает и все известные способы добывания руды, что совсем не так романтично, но для меня намного важнее, подробно рассказал про очистку и выплавку железа, там тоже множество путей, от самых дешевых до очень дорогих.

Солнце побагровело и начало устало сползать по багровеющему небосводу, в это время далеко впереди вспыхнули и заискрились крыши высоких башенок.

Усталые кони зачуяли отдых и прибавили скорости. Я на Зайчике невольно вырвался вперед и внимательно рассматривал владения Макса: замок возведен в оригинальной манере: огромный четырехугольник среди зеленой долины, все четыре стены невысокие, всего в три этажа, выглядят одинаково, только одна с двумя высокими башнями, а между ними ворота.

Не замок, поправил я себя, дворец. Это орифламцы или сенмаринцы могут считать замком, но мы, северяне, пришли из страны настоящих крепостей, суровых и неприступных, а этот можно захватить двумя десятками решительных людей.

Все в одном стиле: серый камень стен, серые башни, серые ворота. Дворец, который старается выглядеть суровым и мужественным.

За спиной простучали копыта, Макс резко остановил возле меня коня, тот хрипит и роняет клочья желтой пены.

– Ну и конь у вас, сэр Ричард!

Я кивнул:

– Да-да, конь… Макс, скачи вперед. И сделай для нас вид, что давно там живешь и вот встречаешь неожиданных, но приятных тебе гостей…

Подъехавший Растер прогудел благодушно:

– Трудное задание! Макс великолепен на поле боя, там он лев… а за столом еще щенок…

Макс пришпорил коня, я залюбовался, когда он, как олицетворение чистоты и невинности нашей веры, понесся впереди отряда, в сверкающих доспехах, со знаменем в руках, на котором большой красный крест на белом полотнище, такой же крест на спине и на груди белого сюрко, а также на длинной конской попоне, скрывающей бока, живот и ноги животного до колен.

Макс никогда не забывает, что он – крестоносец, и то, что у нас на порыве, у него в душе и в сердце.

Со стен крепости его увидели издали, засуетились, донесся гнусавый звук труб, над главной башней взвился мой баннер.

Я поворчал:

– Обнаглели… Должны поднимать знамя Макса.

– У них его нет, – предположил Растер.

– А мое?

– Ну, если управитель расторопный, то вашим запасся на всякий случай. Вот на такой! И никто возражать не посмеет…

– Почему?

– Ну, ваш баннер, он как бы уже и не ваш, а общеармландский… мы же одна стая, так?

Мы видели, как распахнули ворота перед Максом и снова начали закрывать, но Макс замахал руками, створки замерли на мгновение, затем широко разошлись в стороны.

Нас с Растером догнала головная группа, и тесным отрядом мы понеслись к воротам.

Только проехав под широким каменным сводом или с большой высоты можно увидеть планировку: внутренний двор настолько велик, что сам замок выглядит толстой крепостной стеной, окружающей пустоту.

Двор просто необъятен. Настоящая площадь, вымощенная хорошо обтесанным и подогнанным булыжником, так что наши кони неслись красиво и бодро, звонко цокая копытами и рассыпая искры.

Булыжник тянется со все стороны, ни единой травинки или клумбы, а в конце переходит в такие же суровые серые стены. Впрочем, стены и есть сам замок, зато окна всех комнат смотрят наружу и вовнутрь, достаточно широкие, чтобы пролез человек, хотя сейчас закрыты железными прутьями.

Все помещения упрятаны в этой крепостной стене, а сам двор – идеален, ни единого деревца или кустика, никаких излишеств в виде клумб с розами – суровая аскетичная красота простоты.

Макс уже пеший, стоит, широко расставив ноги, и улыбается во весь рот.

– Счастлив приветствовать вас, мой лорд, – сказал он почтительно и преклонил колено. – В моем… замке.

– Начинай выговаривать это без запинки, – посоветовал я. – Замок твой, земли твои и люди здесь твои. Ты им отец и судья. Вставай и начинай распоряжаться. Помни, мы только гости. Ублажай нас, весели, пои и развлекай. А мы будем бурчать, что вино кислое, мясо подгорело, а служанки старые и костлявые… Сейчас кто здесь распоряжается?

Он поднялся, виновато развел руками:

– Ваш управитель Куно прислал людей, чтобы управляли от моего имени. Вроде бы называют меня хозяином…