Ричард Длинные Руки. Церковь и демоны

– Женщины страшнее людей, – согласился я. – Если уж сорвутся с цепи… А вот здесь что?

– Просто шайки разбойников, – пояснил он. – Ни один не ушел.

– Хорошо, – обронил я.

Он уловил в моем голосе облегчение, заверил с торопливостью:

– Да все получается, ваше величество!.. Эта чернь совершенно не умеет драться. У нас всего трое легко раненных, а почистили мы окрестности, как лесной пожар… А вы что-то похудели… И лицо как у коня стало, длинное и печальное. Может, четыре любовницы все-таки много?.. Или мало?

Я сказал с неудовольствием:

– Беззаботный вы человек, сэр Гастон!.. О женщинах помните. А я уже и забываю, что за мягкое бревно лежит рядом в постели. Мне за державу обидно, из-за нее сердце рвется.

Он посмотрел с недоверием.

– Вот прямо так и рвется? Это же не наша держава.

– Все наше, – поправил я. – Ширше смотрите, дорогой и верный друг. Мы глобалисты!.. Глобализм – это хорошая и правильная политика, чтобы весь мир был единым и с едиными справедливыми законами. И Юг, и Север, и все остальные части света.

– И с единым императором? – уточнил он на всякий случай.

Я спросил в удивлении:

– А что за глобализм тогда? Конечно!

– Тогда я глобалист, – сообщил он. – Глобализм – это хорошо и правильно, ваше всеимператорское величество! Теперь понимаю, почему у вас голова трещит, а сердце рвется. Это же ого-го как… И вообще. Тут не только о четырех любовницах забудешь, даже на одну не всегда останется время… Разве что на бегу, не снимая сапог… Никогда бы не подумал, что императором быть трудно или даже нелегко. Хотя, конечно, смотря каким.

Он смотрел с искренним сочувствием, даже вздохнул и развел руками, дескать, хотел бы помочь, да не знает как.

Я сказал с горечью:

– Когда был простым рыцарем… ну, пусть даже бароном и герцогом, я сражался, влюблялся, страдал, догонял и сам убегал, попадал в плен, меня пытали, но сейчас понимаю, тогда жил ну совершенно беззаботной жизнью! Как мотылек какой, что крылышками бяк-бяк.

– Гм…

– Точно-точно!.. А сейчас ни с кем не воюю, из-за женщин сердце тоже не рвется, даже не ноет, зато хребет трещит, а забот и проблем все больше!

Он ощутил надрыв в моем голосе, император уже скулит и жалуется, сказал сурово:

– Значит, Господь вас избрал для… ну, избрал. Для свершений. Понятных только ему. Потому не надо.

– Да? Может, он на мне просто опыты ставит!..

– Вся наша жизнь, – сказал он строго, – экзамен. И опыт. У вас трудности больше? Значит, и получите больше. Если, конечно, уцелеете.

– Ну спасибо, сэр Гастон!.. К перебегающей дорогу кошке у вас и то больше сочувствия в голосе!

– Дык кошка дура, ее жалеть надо, а вас чего жалеть? Еще обидитесь. Сами кого угодно пожалеете так, что мокрое место останется. Вы же бык, ваше величество!.. Это мышь можно прибить хворостиной, а вы даже не почувствуете, ибо толстокожий и толстомордый… простите, длиннорукий!

Я вздохнул, указал взглядом на карту.

– Значит, основные очаги погашены?

Он посерьезнел, пояснил уже деловым голосом:

– Ввиду, как вы говорите, военного времени, я разрешил суд совершать на месте. Бунтующих рубят, а главарей тут же вешают так, чтобы народ видел издали, к чему приводит разгульная и недостойная жизнь. Никаких арестов!.. Потому да, остальные притихли.

– Разумно, – подтвердил я. – Сейчас наша воля – закон. Видимо, придется вернуть отряды, что увлеклись борьбой с чудовищами на окраинах и в Зачарованных Местах. Людей не хватает. Даже охрану дворца уже отправил гасить мятежи…

Он посмотрел на меня испытующе.

– Сигизмунд и Тамплиер хороши там, где сейчас. Рубить на месте бунтующих не станут. Начнут допытываться, то да се…

– Вы правы, – сказал я кисло. – Пусть делают свою работу, ее все равно придется, пусть и не прямо сегодня. Спасибо за карту!.. Это очень наглядно.

Едва он вышел, я вернулся в спальню, чтобы укрыться от взгляда бдительного Хрурта, сказал вполголоса:

– Кракандельт!.. Тебя призываю я, твой друг, но, как и принято по протоколу, также твой хозяин и повелитель!

В комнате вспыхнул зловеще-багровый свет. Раскаленная глыба поднялась из середины роскошного ковра на полу, пахнуло сухим жаром. Кракандельт разогнулся, превращаясь в мощную коренастую фигуру в полтора человеческих роста, блещущую металлом кроваво-красного цвета.

– Слушаю и повинуюсь, хозяин…

– Приветствую, – сказал я с облегчением, уже засомневался, что явится, все-таки я произнес формулу вызова не совсем корректно. – Кракандельт, мне нужна помощь…

– Повинуюсь, мой господин…

Я вздохнул, в детстве не раз слышал, что даже самый демократичный либерал мечтает, чтобы утром его будили словами «Барин, кофий подан», но я вот совсем не либерал, даже перед собакой было стыдно, когда приносила тапочки или поводок, уговаривая выйти на прогулку, а перед демонами вообще неловко, словно это я по своей хамской воле поработил и принудил.