Ричард Длинные Руки. В западне

– Вы не могли спрашивать о том, – ответила она педантично, – чего не знали. А вас обязаны предупредить были сразу… Странно, странно… Ладно, я сама вас посвящу в некоторые тайны.

Я спросил опасливо:

– А спать с вами за это не потребуется?

Она отмахнулась с самым пренебрежительным видом.

– Ваше величество, что вы о таких пустяках?.. Будете спать или не будете, разве это важно для вашей империи? Важнее ее безопасность, процветание и подъем сельского хозяйства.

Я насторожился.

– Постойте-постойте… Что вы сказали о сельском хозяйстве?

– Что это очень важная задача, – объяснила она. – Как я слышала, наш новый властелин империи постоянно твердит о таком предстоящем подъеме, что почти цель существования всей империи.

– Чё, правда? – пробормотал я. – Ну, это был полемический прием… Для возжигания энтузиазма масс и всеобщего вдохновизма. Некий полезный перехлест.

Она сказала безапелляционным голосом:

– Значит, во время послеобеденного выхода пойду с вами, ваше величество?.. Это плюсик, как вы говорите, к вашему авторитету.

– Быстро хватаете термины, – сказал я, – и даже усваиваете?.. А как же герцогиня Херствардская и леди Мишелла?

Синие глаза почти без перехода стали фиолетовыми, в них заблистали острые искорки.

– Император не должен вникать в такие мелочи!.. В сложном дворцовом мире все передвигается как бы само по правилам дворцового этикета. Они тоже пойдут за вами, как и я, на расстоянии в четыре шага. И мы все трое будем счастливо улыбаться и отвечать на почтительные поклоны придворных.

– Ага, – сказал я опасливо, – ну если само… Хотя нет, что-то в этом неправильное. Я подумаю. Хорошо подумаю. Может быть, даже посоветуюсь. Вы можете идти, леди Жанна…

Она присела, прощаясь, но вместо «ваше величество» сказала с такой готовностью, будто уже работает личным секретарем:

– Главное все-таки подъем империи и сельского хозяйства, это будет сделано, ваше величество! А вы правьте миром, не отвлекайтесь, не отвлекайтесь. Не все ли равно, какая из женщин придет к вам в постель? В темноте все мы одинаковы!

Поздним вечером я с балкона моих апартаментов с раздражением смотрел на ярко освещенную часть двора перед главным зданием, куда со стоянки экипажей степенно сходятся благородные дамы и знатнейшие лорды.

Это для нас вечер, а для них начало дня. Всю ночь будут тусоваться, сплетничать, флиртовать, затевать новые интриги, еще не распутавшись со старыми, и вообще вести привычную жизнь придворных, вне которой себя уже не мыслят.

Музыка звучит игриво-фривольная, намекающая на нечто под платьем, здесь все разговоры в основном вертятся вокруг подобных тем, кто кого и как, древняя любовная игра, принявшая немыслимо усложненные формы, обросшая условностями и даже создавшая свой язык из улыбок, взглядов, намеков, взмахов веера, приклеенных мушек и прочего-прочего, аксессуары чего все еще множатся и разрастаются.

Хрурт от двери спросил с сочувствием.

– Прогуляетесь?.. Там такой праздник… Вам не помешает пройтись хотя бы малость.

– У них всегда праздник…

– А сейчас вообще, – заверил он. – Мы же их спасли!.. Теперь всю жизнь будут праздновать.

– Отучим, – буркнул я. – Господь человека создал не для веселья.

– Но человек противится?

– Человек всему противится… Ладно, в самом деле покажусь народу. Мол, я тоже, как и все, веселюсь как бы. Выкажу единство власти и народа. Это отольется… тьфу, зачтется.

Как бы нехотя спустился по церемонной лестнице, в нижнем зале с высокого свода падает яркий праздничный свет, там всажены квадратно-гнездовым методом исполинские люстры на сотни свечей, сверкающие мириадами осколков хрусталя, что вполне могут быть даже не хрусталем, а гранеными бриллиантами, кто знает, как тут императоры с ума сходят, сгребая в свой дворец все сокровища империи.

Альбрехт с сэром Рокгаллером, оба с угрюмыми лицами, у настежь распахнутых дверей наблюдают за весельем во дворе.

Я сказал приветливо:

– Сэр Рокгаллер, наконец-то и вы на этом некультурном мероприятии. А то все в работе, все в работе.

Он ответил со вздохом:

– Всегда танцуют… Как в них только столько влезает?

– Это у них вместо воинских упражнений, – пояснил Альбрехт с усмешкой. – У нас с копьем и мечом занимаются по несколько часов, а тут всю ночь танцуют. Тоже, наверное, утомительно.

Я сказал с иронией:

– Можно подумать, вы не вкусили и от этого пирога.

Он ответил философски:

– В пятнадцать лет танцы – удовольствие, в двадцать – предлог, в сорок – тягость.

– Чё, – спросил я с недоверием, – вы такой старый? Сэр Альбрехт, пока держите меч, а усы вверх, вашей здоровой дури на все хватит!.. Это я должен скулить и жаловаться. Вот император Скагеррак что-то затевает, уже сниться начал.

Он покрутил головой, а Рокгаллер сказал степенным голосом:

– У восходящего солнца больше поклонников, чем у заходящего.

– Хорошо бы, – пробормотал я. – Только солнце ли я?.. Король-Солнце был, а вот император-Солнце…

Я неспешно начал спускаться со ступеней, оба послушно двинулись следом. Углубляться в веселящуюся толпу не стали, слушали музыку и рассматривали женщин, сегодня более раскованных, чем обычно.