Он ничего не делал, только повторял мои движения и гримасы, но от этого мне стало в конце концов не по себе, и я отнял ладонь от холодной поверхности.
Почудилось или на самом деле потребовалось усилие, словно ладонь то ли приклеилась за это время или же ее удерживал некий животный магнит?
В кабинете императора походил взад-вперед в нетерпеливом раздражении, ни карт, ни каких-то государственных бумаг, это уж чересчур, к счастью, из коридора вошел Альбрехт, сказал с порога:
– Ничего, что мы без доклада?
Я отмахнулся.
– Все со временем, а сейчас мы пока что на военном положении и в полевом лагере. Как наши?
За Альбрехтом в кабинет вошли Норберт, Митчелл, Келляве, Норберт на ходу доложил:
– Город под контролем. Как и дворец. Сопротивления никакого, да и кому это нужно, когда вот-вот все погибнет? Нами почти не интересуются. Трезвых почти нет… но слугам, похоже, напиться так и не дали.
– «Титаник» ушел на дно с играющим оркестром, – буркнул я. – Политинформацию с населением еще не провели? Освобожденные и спасенные существа еще не знают, кого в жопы целовать?
Он взглянул на Альбрехта, тот кивнул, признавая свою зону ответственности.
– Лазиус и Реквильд, – сообщил он, – уже ведут работу, вылавливая тех, кто может начать работать прямо сейчас. Но вообще, мой лорд, дворец постепенно оживает.
– Народ приходит?
Он скупо улыбнулся.
– Пока те, кто здесь же прятался по углам. Или уединялся, как тут говорят. Почти все пьяные вдрызг…
Сэр Митчелл спросил жадно:
– А женщины? Что насчет женщин?.. Это я так, просто интересуюсь.
– Тоже выползают, – сообщил Келляве снисходительным тоном. – С помятыми крылышками, обалдевшие, ничего не понимающие… но до чего же мягкие!.. И пахнут так сладко, с ума сойти…
– Все прятались, – сказал Норберт с пониманием, – чтоб не видеть и не слышать, как мир гибнет. Женщины сейчас сбиваются в стайки, шушукаются, но от нас разбегаются, как куры от лис.
Альбрехт сказал суховато:
– Молодцы. По домам не спешат, значит, стараются первыми понять, что изменилось и как. И первыми ухватить то, что можно ухватить. Вот Митчелла уже хватали, но он держится… Я бы на его месте не смог. Сэр Ричард?
Я пожал плечами.
– Вылавливайте всех, кто напрашивается на службу.
– Но проверять будем тщательно, – сказал Норберт сдержанно.
– Само собой, – согласился я, – мало ли кто, зачем и с какими целями… Нас капля в море, мы должны только править, а не работать. Хотя править бывает труднее, чем работать, но кто об этом знает?
Норберт поинтересовался:
– Вам что-то нужно в данный момент?
– Да, – ответил я и пояснил: – Карту.
– Карту города?
– Нет, – ответил я с быстро растущим раздражением. – Королевства, империи, а лучше всего мира!.. А я буду смотреть в нее бараньим взглядом, ничего не соображая, зато со стороны будет казаться, что мудрый отец народа бдит и видит… и весь в заботе о благе!
– И видит дальше нас, – досказал Митчелл, тут же добавил: – Хотя в самом деле видит дальше, пусть и сам не понимает что. Но кто понимает?
Сэр Гастон пожаловался:
– Потому что мы еще ничего не видим! Тут слишком много всего. Глаза разбегаются, можно и просмотреть что-то важное.
– Не старайтесь все ухватить, – посоветовал я. – Помните, они богаче, но не лучше!..
В дверь заглянул часовой из отряда Норберта, во дворце и даже во дворе только его люди.
– Сэр Ричард, – сказал он громко, явно гордясь, что и он может называть меня просто «сэром Ричардом», а не его величеством, – тут обед принесли… Гнать или впустить?
Я махнул рукой.
– Как раз вовремя.
Альбрехт оглянулся на солнце на окном.
– Время обеда?
– Для обеда всегда есть время, – отрезал я. – Вели заносить! Да побольше, пусть думают, буду есть не один.
За спиной Митчелл сказал тихонько, но так, чтобы я услышал:
– Вот гад, а?.. Будет жрать, а мы смотреть в почтении, как здесь принято. Император жрет, а придворные взирают и благоговеют. Мол, хорошо ест, империя в порядке.
Келляве ответил тихо:
– Сэр Митчелл, вы, как всегда, узнаете везде самое важное?
– Точно, – подтвердил Митчелл. – А еще узнал, где тут винные подвалы!
Двери распахнулись, вдвинулся слуга в ливрее, руки в белоснежных перчатках, держится за ручки носилок, на них блюдо с осетром в ярд длиной, с той стороны рукояти носилок в руках слуги, что просто близнец первого как по одежде, так и по росту, лицу и сложению.
Осетр не просто осетр на блюде, а произведение поварского искусства, плюс изысканный дизайн в виде красных, черных и оранжевых шариков по горбатой спине, хвост украшен блестками, а головы не видно под толстым слоем чего-то печеного, жареного, где угадываются слои крема с тоненькими пластинками печенья.
Медленно шагая, с невозмутимыми и ничего не выражающими лицами прошли к столу, за ними еще двое в одежде придворных.
Норберт насторожился, а Митчелл сразу опустил ладонь на рукоять меча, но слуги остановились по ту сторону стола, а придворный взглянул на меня с вопросом в глазах.