Ричард Длинные Руки – воин Господа

Я снова упал лицом вниз. Жить не хотелось, если бы не острая боль в боку, то взял бы и помер с тоски и безнадеги. А так со стонами, хрипами, проклятиями сквозь зубы кое-как освободился от посеченных лат иные сами свалились, ремни перерублены вместе с железом, а без железа я ощутил себя намного легче, свободнее, хотя и с ущемленными правами. Полноправным я ощущал себя только с мечом в руке, пусть даже в ножнах за плечом, да еще бы с молотом...

Молот, мелькнуло в голове. Посмотрел вслед всаднику, тот как раз преспокойно обогнул рощу и скрылся за деревьями. Молот либо преспокойно висит в чехле справа от седла, либо...

Я привстал, правая нога подломилась, упал, острая боль стегнула вдоль всей голени. Поднялся, сцепив зубы, заковылял, сильно хромая, в сторону ручья. Здесь как будто стадо свиней резвилось, это я, выходит, валялся на травке, выкупавшись наконец в чистой проточной воде...

– Родимец! – вырвалось у меня. – Лапушка!..

Из травы выглядывает, как морда суслика, отполированная частым прикосновением ладони рукоять. Я заковылял так поспешно, что упал, прополз последние три шага. Если рыцарь и видел молот, то побрезговал взять оружие простолюдина, к тому же умницы гномы сковали его тяп-ляп, будь благословенна теперь грубость отделки, над которой я, идиот, морщил нос и прикалывался...

Нет, вообще-то я поспешил насчет жить не хочется. Хочется, еще как хочется. По крайней мере, с голоду не сгину. Если даже белка проскачет по верхушкам деревьев, собью молотом. Пусть даже удар превратит ее в лепешку, тем проще есть, почти готовая отбивная. У нас в армии солдаты от голода жрут даже мышей, жуков, кузнечиков. Не где-нибудь на курсах по выживанию, а в обычных рядовых частях, расквартированных по всей России.

Оглянулся, бросил взгляд на груду искореженных доспехов. Похожи на сухой ломкий хитин перелинявшего насекомого. Крупного такого насекомого, очень доступного. Даже цветом похожи: вывозились в глине да крови так, что от металлического блеска ни следа, только ржавость да коричневые потеки в два-три слоя.

Сильно хромая, постанывая и поскуливая, я потащился... или меня потащило обратно к месту встречи. Молот, к весу которого я уже привык и не замечал, теперь снова тянет к земле, как подвешенная к поясу наковальня. Если так буду ползти, останавливаясь, передыхая, а то и падая от изнеможения, то к вечеру или к ночи доберусь, может быть, к костру, где будет ждать обеспокоенный Сигизмунд.

Я в самом деле пару раз падал, долго отдыхал. При каждом вздохе в ребра кололо, а сплевывал кровавой пеной. Когда в голове начинало кружиться меньше, снова поднимался, брел, тащился, хватался за кусты. Боль в боку притупилась, или же это я сам притерпелся, но теперь я начал больше замечать, куда иду и что вокруг.

А вокруг по-прежнему те же невысокие холмы, кусты торчат так тесно, словно кучка пехотинцев встали спина к спине, готовясь отразить нападение. Довольно скудная и невысокая трава, потом заросли кустов, через которые мышь не протиснется, потом снова чахлая трава...

Я услышал конский топот, голоса, с трудом определил, с какой стороны, у меня с навигацией и раньше было туго, а сейчас, когда в голове черти бьют в колокола... поспешно обошел кустарник, чтобы спрятаться за ветвями.

Шагах в двадцати показался всадник. За ним еще один, оба в железных шапках, но в простых потертых доспехах из плотной кожи. У третьего на кожаном панцире блестят металлические полоски. Показался четвертый, в правой руке поводья, а левой держит длинную веревку. Я не видел, что на другом конце, она натянута словно ведут упрямую корову...

Через мгновение показался... Сигизмунд. Это его тащили на веревке: избитого, без доспехов, в разорванной рубашке, босого, со связанными руками. Он сильно откидывался назад всем корпусом, его шатало кровь текла по левой стороне головы.

Всаднику надоело пассивное сопротивление, он обернулся, вытащил из ножен меч и что-то прокричал злым голосом. Сигизмунд вскинул голову, кровь заливала один глаз, но другим смотрел гордо и вызывающе.

– Господь не оставит меня, – донесся до меня его чистый голос. – А тебе... гореть в аду!

Всадник воскликнул громко:

– Ширак!.. Я не могу терпеть этого гордеца! Плевать на выкуп, я хочу увидеть, как его голова скатится...

Я поспешно снял наковальню, бывшую совсем недавно молотом. Размахнулся, в плече остро хрустнуло, в шею и голову стрельнуло жгучей болью. Я простонал, но молот швырнул как мог, взглядом испепеляя наглеца с занесенным мечом над головой Сигизмунда.

Молот ударил всадника в плечо. Конь дрогнул, но устоял, только седло опустело моментально. Сигизмунд лишь краткий миг стоял неподвижно, все еще изготовленный к смерти, потом вздрогнул всем телом, глаза поймали, куда полетел молот, и поспешил в мою сторону. Его раскачивало, он бежал медленно, веревка волочилась следом. Второй всадник развернул коня и погнал следом.