Ричард Длинные Руки – воин Господа

Я ухватил рукоять молота, удержал, но инерция заставила меня обернуться вокруг оси. Я упал на колени, зеленые ветви на миг скрыли Сигизмунда. Я поспешно поднялся, увидел настигающего его всадника. Еще двое на тропке остановились и смотрели ему вслед.

Я застонал от режущей боли, снова швырнул молот, уже едва-едва. Сигизмунд был в трех шагах, всадник – в пяти, молот ударил прямо в лоб, я услышал глухой треск, словно раскололи скорлупу гигантского ореха. Сигизмунд протащился мимо меня, рот его был широко раскрыт, глаза безумные.

Я прохрипел торопливо:

– Пригнись... Дальше за кустами...

Он послушно пригнулся. Я поймал молот, упал под весом. В третий раз уже не метну, мелькнула трезвая мысль. Если те двое погонятся...

Мы убегали, как две раненые черепахи. Задыхались, хрипели, постоянно пригибались, ибо когда нас не видно, то непонятность страшнее: пусть гадают, сколько человек тут, какое у нас оружие и что мы задумали. Может быть... не рискнут гнаться.

Сердце выскакивало, и кололи не только сломанные ребра, но трещали все кости, а изо рта пошла кровь. У меня не было сил ни отплевываться, ни вытираться. Наконец застряли в диких зарослях, ни взад, ни вперед, упали, долго лежали, хрипели, сипели, земля вокруг нас потемнела от крови, пота, слюней.

Я кое-как развязал тугой узел на его руках. Сигизмунд сел, веревка упала на землю, прислушался. Тихо, конского топота не слышно. С нами решили не связываться.

– А где ваши доспехи, милорд? – прошептал он.

Я открыл рот, собираясь нагородить небылиц про страшные бои с тысячами демонов, но посмотрел в его чистое честное лицо, вздохнул и признался:

– Встретил амбала покрепче себя самого. Он меня разделал, как орех. Или под орех, не помню.

Он долго молчал, лицо осунулось. Прошептал с великой жалостью:

– А ваш знаменитый меч... который ковали гномы?

– Увез, – ответил я. – Увез, как военный трофей.

– Да, – сказал он грустно, – весело начинается наше путешествие.

– Лучше не придумаешь.

Он бросил быстрый взгляд на молот в моей руке:

– Но хоть его вы сумели отстоять?

– Он им просто побрезговал, – сообщил я хмуро. – Хотя... лучше бы взял. Тогда бы у нас был его конь. И доспехи... Эх, какие у него доспехи!

Сигизмунд раздвинул плечи, выпрямился, взгляд его стал просветленным. Я наблюдал с недоумением А он вдруг сказал с воодушевлением:

– Слава Господу!

– Ага, – сказал я с осторожностью, – конечно слава... а за что?

– Он возлагает на нас великую ношу, – сказал Сигизмунд еще просветленнее. – Значит, считает нас сильными и достойными! Так не осрамим же его веры сэр Ричард! Все пройдем, все вынесем, все сделаем!

А что-то в религиозном дурмане веры есть, мелькнуло у меня по ту сторону лобной кости. Парень без веры скуксился бы, скис, опустил бы уши, как под дождем лопух. Ведь у него отняли даже больше, чем у меня. У меня хоть молот остался. Он же в самом деле гол как сокол. Или у человека без этого опиума для народа тут же проявилось бы чисто нашенское: а оно мне надо? Или: а что, мне больше всех надо? А здесь никаких сомнений и колебаний: да, надо! Господь в меня верит. Господь посылает, а Господь выше всех и всего, так что сопли в тряпочку, поднимаюсь и топаю выполнять волю Верховного Сюзерена.

– Да, – сказал я, поднимаясь, – с собой всегда можно договориться насчет полежать да побалдеть, а вот с Господом... Пойдем, сэр Сигизмунд. Мы им, гадам, всем рога посшибаем! С нами Бог, так кто ж против нас? Даже супротив?

Он смотрел на меня восторженными глазами.

Сигизмунд вооружился палкой, у меня на поясе молот, простой, грубо выкованный молот. Два крепких молодых парня, в лохмотьях, явная беднота, таких тысячи шляются по дорогам, гонят скот, пашут и сеют, рубят лес и ломают камни.

– Прекрасная легенда, – проговорил я. – Теперь мы – люди-невидимки.

– Невидимки? – переспросил Сигизмунд испуганно. Он оглядел себя, ощупал. – Сэр Ричард, но я вас зрю, как наяву...

– Зато другие не узрят, – объяснил я. – Или не узреют как правильно? Ты разве замечаешь тех, кто привозит тебе хлеб, мясо, овощи? Кто каждый день проходит мимо в конюшню, где убирает навоз?

Дорожка петляла без всякой видимой причины, огромные кряжистые стволы дубов остались позади. Я настолько к ним привык, что тонкоствольные березки клены и осинки показались чересчур тонкими и жалобными.

Дорогу пересек широкий ручей, мы топали вдоль по бережку, пока не перебрались по упавшему стволу на ту сторону. Вдоль ручья все было красно от распустившихся маков, еще дальше маки мешались с тюльпанами, колокольчиками, ромашками и синими-синими волошками. Над водой носились стрекозы, а над цветами порхали бабочки. Прямо на меня летел тяжелый, как рыцарский конь, жук. Я пригнулся, жук пролетел над головой, почти зацепив волосы.