Ричард Львиное Сердце

Уже из одной этой постановки вопроса ясно великое значение крестовых походов. Так как они, сверх того, полны высокого драматизма как пора истинно рыцарская, а сведения о них часто недостаточны, то историкам естественно было впадать в своего рода романтизм — в преувеличения. В последнее время, когда критика многое уяснила не к выгоде крестоносцев, поднимались недоверчивые голоса. Даже у нас знаток эпохи, профессор Успенский, сказал: «Трудно говорить о том, уравновешиваются ли громадные жертвы и потери той пользой, которую извлекло средневековое общество из знакомства с Востоком. По нашему мнению, выгоды неизмеримо ниже потерь и убытков. Влияние крестовых походов на прогресс средневекового общества подвергается значительному колебанию, если принять во внимание естественный процесс эволюции, который и без крестовых походов мог привести средневековые народы к успехам на пути политического развития и эмансипации».

Мысль глубокая. Тот не историк, кто отрицает непререкаемую силу эволюции общества, этого отрывка из эволюции вселенной. Мы всегда говорили то же и старались искать родников новых сил истории в самих народах, помимо катастроф или таких переворотов, как переселение народов. Но бывают катастрофы местных извержений Везувия или Лысой горы и катастрофы мировые, потопы и ледниковые периоды. Так и в истории есть перекаты, которые составляют «эпохи». И если не признавать значения переселения народов, Возрождения, Реформации, французской революции, то потеряется историческая перспектива и затруднится понимание самой судьбы человечества. Значение таких событий в том, что они ускоряют естественный ход эволюции и служат для историка вехами в безбрежном океане житейских бурь человечества. Сам г. Успенский не отрицает ни политических, ни общественных, ни культурных перемен в рассматриваемую пору: он только предостерегает от натяжки, от желания многих историков поставить всё это целиком «на приход» крестовых походов[129].

Мы более согласны с известным английским историком Стёббсом. Он говорит, имея в виду особенно поход Ричарда: «Что касается прямых следствий крестовых походов, то поколение, которое видело крымскую войну и заметило довольно явное сходство между её причинами, ходом и событиями третьего похода, не может думать, чтобы они не влияли прямо на историю христианского мира. Что же касается косвенных последствий этих великих предприятий, то не будет преувеличением сказать, что они затронули и дальше ещё будут затрагивать почти все патриотические и общественные вопросы. Но для оценки этого потребовался бы большой труд»[130].

На долю крестовых походов выпадает львиная доля в указанных выше переменах. И мы видим именно правильную эволюцию в том любопытном явлении, что это крупповское орудие прогресса было выдвинуто бессознательно именно основными силами средневековья, которые и были им сокрушены. Ведь они продолжались около трех веков — время достаточное для подготовки мировой революции. Они были матрицей, в которой кипели сплавы: их начало окружено лучезарными, теплыми облаками средневекового романтизма, от их конца веет резким ветром ясной рассудочности новой истории.

Крестовые походы были вызваны руководящими силами глубокого средневековья — религиозным восторгом и рыцарством, с его феодальным хаосом, земельным хозяйством и закрепощением масс. Они окончились крушением папства и феодализма, подъемом основных сил новой истории — светской власти или монархизма и третьего чина или среднего, городского сословия, с его свободою коммун, с его денежным хозяйством или движимой собственностью. Таков был полный переворот политический и общественноэкономический. Едва ли не важнее было культурное превращение. Западный европеец, мнивший себя избранником Божиим, несмотря на свое монастырское и замковое убожество, натолкнулся на неведомый великий мир цивилизации. Пред ним встал старший брат — сравнительно высокая арабская культура, с прямыми остатками античности в греческих землях. Она уже дала тогда такие образцы ума и человеческого достоинства, как Аверроэс и Саладин. Крестоносец был смущен и побит даже более умелой тактикой и политикой ислама: он смирился. Нет ничего выше самосознания, этого раскаяния народов! С глаз западного европейца спала пелена, застилавшая этот мир из-за «того света». Он начал присматриваться к новым бытам, верованиям, понятиям: он стал учиться, то есть развиваться.

И вот под конец перед нами встают величавые картины как прообразы наших дней. Зарождается национальное самосознание и благородная гордость личности. Люди восстают против папского всемогущества и мудрствуют лукаво в ересях. Прорастают семена возрождения и гуманизма, побивающего церковную схоластику. Начинается искание новых торговых путей, эта подготовка Колумбов и конкистадоров. И под злую насмешку поэта-мастерового слагаются такие типы, как папа в волчьей шкуре, рыцарь-разбойник и разные предтечи Дон-Кихота.