Ричард Львиное Сердце

Скрежеща зубами, принялся Бертран служить человеку, которого ненавидел; скрежеща зубами, принимал он поцелуи Ричарда на состязании и излияния его милостей. Только тогда, когда из Наварры были приведены в подарок жеребцы, начал он провидеть, чтó затевает дон Санхо. А всякая встреча Ричарда с этим дальновидным мудрецом была бы погибелью для Бертрана. Поэтому, как только Ричард воцарился, Бертран рассудил, что ему пора убираться.

"На этом я и покончу свой рассказ о Бертране де Борне, — говорит аббат мило но этому предмету.

Немало натворил он в своей жизни зла; чтобы сделать несчастными трех королей — молодого короля Генриха, старого короля Генриха и нового короля Англии Ричарда. Если он, после этого, не был поистине тернием в анжуйском доме, то чьим ещё тернием мог он быть? Несколько времени спустя, он умер, одинокий и несчастный, дожив до того, что все его замыслы рухнули: он сознавал, что предмет его ненависти процветал ещё больше от его козней, а предмет его любви чувствовал себя лучше без него. Он был отвергнут всеми. Его присные были в крестовом походе, его враг — на престоле. Поднялось новое поколение, которое пожимало плечами па его старость; а остальные всё ещё считали его невоспитанным юношей. Это был великий поэт, большой мошенник и пошлый дурак. Вот и всё про него: довольно".

Глава XVI РАЗГОВОР В АНГЛИИ ПРО КРАСАВИЦУ ЖАННУ

В разгаре августа, читаем мы, король Ричард, отправился в свои герцогские и королевские владения. Он ехал верхом впереди, один, красуясь весь в красном и в золоте. Графиня Жанна следовала в носилках. Братья Ричарда, родной и сводный, его епископ, его канцлер и его друзья — все ехали тоже с ним, каждый соответственно своему сану. Они держали путь на Алансон, Лизье и Пон Эвек в Руан и там нашли королеву-мать Элеонору Аквитанскую, эту неугасимую душу. Одним из первых дел Ричарда было выпустить её из крепости, в которую лет десять или более тому назад заточил её старик-король.

На королеве-матери не было заметно следов тюремного заточения, когда она вышла навстречу сыну и устремила пытливый взгляд на возлюбленную короля. То была женщина смуглая, тяжеловесная, с низким лбом, со следами редкой красоты; пальцы у неё были словно когти у хищной птицы, а рот — как западня. Нетрудно было заметить, что в каменную матрицу, где был отлит Ричард, попало несколько осколков кремня и от неё. Движения у неё были медленные, рассчитанные, но ум проворный. Она была женщина в высшей степени страстная; но она не расточала своей страсти, а выжимала её понемногу, чтобы не вскрылись её крупные замыслы. Она могла пылать до того, что казалась накаленной; но и в любви и в ненависти она действовала помаленьку. Чем быстрее она схватывала взором, тем медленнее способна была усвоить себе виденное; но, вместе с тем, как и сын её, Ричард, она была способна к крутым поворотам. Так она сначала полюбила, а потом возненавидела короля Генриха. Так ей предстояло сначала дать пинка Жанне, а потом прильнуть к ней.

В Руане королева Элеонора приложила все старания, чтобы втоптать в грязь молодую женщину невыносимым взглядом своих плоских глаз. Жанна вздрогнул", осенила себя крестным знамением, покачнулась и чуть не упала, когда увидела королеву-мать на ступеньках храма, окруженную всей знатью Нормандии и Англии: подле неё стояли три архиепископа, Уильям Маршал, Уильям Лоншан, графы, бароны, рыцари, глашатаи и трубачи. По её примеру, вся эта слава церкви и государства преклонила колени перед Ричардом Анжуйским, он же сам опустился перед матерью на колени и поцеловал ей руку, а затем встал и протянул свою руку другим для поцелуя. Потом он, Ричард, нареченный и связанный священными узами супруг Жанны, знакомый ей ближе, чем кому-либо на свете, прошел один, без неё, при грохоте труб, под гулкие своды храма. Её король поступал с нею так точно, как она просила; но пристальный взгляд королевы-матери был сухим пояснением текста. Ей легче было бы перенести свою заброшенность; если б не взгляд этих узких глаз, которые упорно следили за ней и сверкали. Одна из её дам, Магдалина Куси, обвила её стан рукой. Графиня Жанна выпрямилась, закинула выше голову и прошла вперед, уже более не шатаясь на ногах. Если б она видела, как аббат мило, что Жиль Гердеи метал на неё из-за угла жгучие взоры, ей пришлось бы плоло, но ока ничего этого не вядела.