Ричард Львиное Сердце

Хорошо известна легенда о том, как некий Блонд ель де Нель, вассал Ричарда, отыскал своего сеньора по песенке, которую они некогда сочинили вместе. Это сказание поведал нам прославленный Менестрель Реймсский, сочинивший в середине XIII века целый цикл рассказов, в которых вымысел перемешан с правдой. Притом сделано это достаточно умело и не без приятности; так, из одной песни мы узнаем про то, как королева Алиенора была влюблена… в Саладина! В историю с обнаружением Ричарда верится с трудом, и все же не исключено, что легенда опирается на какой-то реальный случай. Как заметил Рето Беццола, прозвище Блонд ель, то есть «Беленький», вполне может обозначать Иоанна II Нельского, который славился красотой и поэтическими талантами; «рыцарем примечательной осанки и весьма прекрасной внешности» называет его Вильгельм Бретонский. (Правда, он не удержался от упрека, обвинив Иоанна в том, что отвага его не соответствует его красоте; речь идет об одном эпизоде битвы при Бувине.) Прозвище Блондель вполне мог носить и тот трувер из Артуа, который позднее в свой черед принял крест и вступил в поэтическую переписку со многими иными труверами своего времени, такими как Конон де Бетюн или Гас Брюле. Когда Ричард попал в темницу, этому труверу должно было быть двадцать два года; так не происходит ли действие этого анекдота на берегах Рейна и не это ли обстоятельство придает истории правдоподобность? В то самое время, когда герцог Леопольд Австрийский передавал своего пленника императору, поблизости вполне мог оказаться и наш трувер, — ведь от Пикардии и Артуа до того места на берегу Рейна, где высится крепость Трифельс, не так уж и далеко. Песнь, пропетая у подножия крепости, и последовавшее ответное пение узника, томящегося высоко в башне, — что ж, картинка такая привлекательная, что никак нельзя было обойти ее молчанием…

Итак, местонахождение узилища, в котором томился Ричард, было известно — тем легче и проще хлопотать о его освобождении. Ибо установлено, что весть о пленении Ричарда дошла до Англии не ранее февраля 1193 года. Согласно Раулю Коггесхоллу, император держал Ричарда под охраной сначала в окрестностях Трира, а затем близ Вормса. Как раз по этому случаю летописец удивляется терпению короля к своим тюремщикам и солдатам регулярного войска — «самым храбрым из тевтонов», которые по воле Генриха VI окружали днем и ночью ложе королевское и, обнажая мечи, никому не позволяли приближаться.

«И несмотря на все это, никогда не удавалось взволновать весьма тишайший лик князя, который всегда представал радостным и веселым в своих речах, исполненным достоинства и смелости в своих движениях. А сколько раз мог бы он стыдить и упрекать своих стражей за их забавы, исполненные издевательств, сколько раз они обманным способом понуждали его угощать их выпивкой, сколько раз ему приходилось отражать словно бы шутливые нападения этих скотов — эти подсчеты я предоставляю другим».

Тем временем узника стали отыскивать всё новые и всё более многочисленные посетители, в том числе настоятель аббатства в Клюни, а также, по словам хрониста, королевский канцлер — видимо, Уильям Лонгчамп, тот самый знаменитый епископ Илийский: он поспешил навестить своего сеньора, пребывающего в узах, тем более что именно этот сеньор в свое время облек епископа своим доверием.

Император предъявил Ричарду длинный перечень обвинений, большая часть которых представляла собой явную клевету. В конце концов он созвал собрание епископов, герцогов и графов, чтобы в их присутствии повторить во всех подробностях свои обвинения. Император возлагал на короля вину за утрату королевства Сицилии и Апулии, на которое он мог притязать согласно наследственному праву, а также за то, что король якобы помог Танкреду Леччийскому захватить власть в королевстве после смерти короля Гильельмо, супруга сестры Ричарда Иоанны. Затем он припомнил Ричарду императора Кипрского, с которым Генрих находился в родстве: мол, Ричард несправедливо лишил его власти и вверг в узилище и притом не только силой отнял у него землю, но еще и продавал и перепродавал похищенный остров то тому, то другому. Потом он обвинил короля в смерти маркиза Монферратского, бывшего вассалом императора: не вследствие ли предательства и заговора стал тот жертвой ассасинов? И не направил ли еще он подобных же ассасинов, чтобы те убили короля Франции, своего сеньора, которому он не засвидетельствовал никакой верности по ходу их совместного паломничества, тогда как их связывала клятва? Наконец, разве не обесчестил он знамя герцога Австрийского, родственника императора, позволив себе, из презрения, швырнуть его в сточную канаву в Яффе? И не посредством ли позорящих оскорблений выказывал он неуважение к германцам в Святой земле, причем многократно?