Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

Тем не менее, в мыслях Урбана II, Рауля Канского и даже Бернарда Клервоского крестовый поход является результатом метаморфозы, своего рода отрицанием обычного рыцарства. Он требует от каждого рыцаря соблюдения новых моральных обязанностей. Через некоторое время после Первого крестового похода епископ-поэт Марбод Реннский, был одним из тех редких людей, кто напомнил, что каждый рыцарь должен сражаться с неверными, чтобы быть достойным этого звания^40[744]. Не все пошли за ним по этому пути.

Несмотря на искренние обязательства Ричарда в крестовом походе, его действия на Святой земле не получили единодушного одобрения со стороны духовенства. Критики восстали против роли Ричарда за границей. Его упрекали, в частности, в том, что он старался ради своей славы, что больше внимания уделял операциям по укреплению личного престижа и выгоды в Сицилии, Кипре и даже, без особого успеха, на Святой земле, а также в том, что у него были дипломатические и довольно дружеские отношения с Саладином, с его братом и с сарацинами вообще. Французы прежде всего обвиняли его в заключении мирного договора с врагом^41[745], и Амбруаз вынужден его оправдывать при каждой возможности, свидетельствуя мимоходом о плохом мнении, циркулировавшем по этому поводу по крайней мере в части армии. Он, например, подчеркивает, что даже во время дипломатических переговоров, отмеченных взаимными визитами и обменом подарками, Ричард продолжал бить врагов и рубить головы врагов, которые он выставлял напоказ в христианском лагере, и что подарки, полученные от сарацинов, никому не причинили вреда, в противоположность действиям некоторых христиан, которые «воровали из его кошелька» — если бы не эти последние, Ричард завоевал бы всю Сирию, заявляет он вопреки очевидности^42[746].

Его колебания, оцененные как излишняя осмотрительность и нежелание двинуться по направлению к Иерусалиму, когда все крестоносцы, в том числе из его лагеря, желали освободить Святой город и Гроб Господень, навлекли на него еще больше критики и непонимание со стороны его верного сторонника Амбруаза, который разделяет в этом вопросе точку зрения французов, являвшихся обычно целью его сарказма. Результатом этого, как мы знаем, были возросшие глубокие разногласия между крестоносцами, и Гуго Бургундский составил о Ричарде «плохую песню», иронизируя по поводу бесславного поведения короля, который ответил ему песней такого же рода, высмеивавшей герцога. Амбруаз, однако, полностью преданный делу короля Англии, порицает такой образ действий: Бог не мог отдать победу, как он это сделал во время Первого крестового похода, столь разобщенной и мало озабоченной делом армии^43[747]. На протяжении всего рассказа он пытается стереть этот образ крестоносцев, связанный не только с Филиппом Августом, который очень быстро вернулся назад, чтобы устроить с Жаном Безземельным заговор против Ричарда, но также и к последнему, чей несвязный выбор и слабые результаты они подчеркивали. Сам Амбруаз предоставляет этому доказательства, раскрывая причины, побудившие его написать, — прежде всего, желание оправдать крестоносцев, которые столько страдали за Господа и испытали беды не только в Сирии, но и во время дороги домой, когда многие погибли на море, во время кораблекрушений:

«Многочисленны те, кто, будучи неосведомленным, много раз рассказывали, в своем сумасшествии, что они ничего не делали в Сирии, так как они не завоевали Иерусалим. Но они не очень хорошо знали о том, что случилось, и порицали, ничего не зная, ни разу не ступив туда ногой. Что же до нас, кто там был, кто видел, что там произошло, и вынужден был вынести те же муки, мы не должны врать по поводу того, что перенесли те, кто страдал во имя Бога, и что мы видели собственными глазами^44[748].

Амбруаз не единственный, кто принимает во внимание эти неблагоприятные слухи по поводу крестоносцев. Рауль де Коггесхолл также упоминает о них. Более того, он их разделяет. Для него все горести, которые они испытали на обратном пути, кораблекрушения, разделения, засады, различные сложности, даже пленение, в том числе и Ричарда, — все это является результатом высшего наказания «дезертирам Бога», которые не выполнили миссию, которая была на них возложена. В его план входила передача им Иерусалима и Святой земли, и они смогли бы подчинить страну, если бы сражались, вместо того чтобы сдаться. Смерть Саладина, за которой последовали споры его наследников, является тому доказательством^45[749]. Значение присущей справедливости еще является фундаментальным компонентом средневекового мировоззрения. Провал и горе свидетельствуют о неблагосклонности Господа и о его наказании^46[750].