Риэго

Испанец из народа поражал иностранца-путешественника. Завернут по самые глаза в ветхий плащ, голова повязана цветной тряпкой, поверх нее нахлобучена широкополая, потерявшая цвет и форму шляпа. К босым ногам веревкой прикреплены подошвы. И поди же! — этот бедняк не раболепствует перед расшитым кафтаном, держится непринужденно, умеет в гордой, несколько надменной позе, в полном достоинства поклоне, в свободной речи показать себя равным.

Часами сидит испанец неподвижно на пороге своего жилища или стоит, прислонившись к стене. По лицу его бродят сумрачные тени. Может показаться, что это самое угрюмое и бесстрастное существо в мире. Но надо видеть народные увеселения, чтобы понять, какой живостью, какой бурной страстностью наделена нация.

В деревне по вечерам у посады[9] собираются в круг стар и млад. Под гитару и кастаньеты пляшет молодежь. Остальные смотрят на пляску серьезно и сосредоточенно. Танец не забава, это исполненное значения действо. Парень выступает, гордо избоченясь, закинув голову. Он — сама Кастилия, суровая и воинственная. А вокруг него вьется и протягивает руки, манит и отступает девушка.

* * *

Когда к концу XVIII века испанские экономисты стали прикидывать число и состав населения Испании, они получили не очень точные, может быть, но красноречивые цифры. Население страны возросло до 10,5 миллиона душ. Стало быть, за три четверти века оно почти удвоилось.

В Испании насчитывалось 400 тысяч дворян, 300 тысяч священников и монахов, да еще до одного миллиона людей без постоянных занятий в без средств к существованию — голытьбы, лишенной жизненных корней. В этой огромной армии деклассированного люда, вербовавшейся главным образом из крестьян, которым опостылел их неблагодарный труд, немало было и разоренных горожан.

По дорогам толпами бродили нищие, при удобном случае сменявшие суму на кистень. Горы кишели контрабандистами, а города полны были людей подозрительных профессий: чесальщиков мулов, барышников, гадалок, канатных плясунов, нищенствовавших на папертях лжекалек и просто воров.

У всех этих испанцев, выброшенных за борт жизни, припасена была про черный день монастырская похлебка Это скромное подаяние обратилось в руках церковников в политическое оружие, которое дало им впоследствии немало побед.

На рубеже XVIII и XIX веков, в течение многих десятилетий судьбами страны управляли бездарный и жалкий Карл IV, а затем сын его, Фердинанд VII — презреннейший из самодержцев Европы. Их царствование — страшные годы Испании, отмеченные безмерным падением ее правящего класса. Вместе с тем это пора великих порывов и немеркнущей славы народа.

Герой этой книги Рафаэль дель Риэго жил и боролся в то грозное время Он рос в атмосфере нарождающейся первой испанской революции, а затем пережил величайшую катастрофу своей родины — наполеоновское нашествие.

В этой книге личная судьба Риэго сначала тонет в бурном потоке жизни испанского народа. Затем он все чаще появляется на поверхности описываемых событий, чтобы со второй испанской революцией заполнить собою все повествование.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЦАРСТВО МРАКА

Монарх то строг, то слаб, а иногда

И строг и слаб; бездельем знать горда;

Унижены дворянские сыны,

А пахари вконец разорены.

Народ бежит с заброшенных полей,

Изломаны кормила кораблей,

Пришли в расстройство стойкие войска,

Померкла сталь толедского клинка.

Байрон, «Бронзовый век»

I ВЕНЦЕНОСЦЫ

Заносчивая, тщеславная девчонка — такова Мария-Луиза, дочь герцога Филиппа, владетеля мелкого итальянского княжества, затерянного среди Апеннин.

Мария-Луиза некрасива. В остром личике подростка привлекают внимание злые, беспокойно бегающие глазки, всегда чего-то ищущие.

Юной герцогине прожужжали уши об ожидающем ее славном будущем: ей суждено восседать на троне рядом с великим государем. Что. из того, что Мария-Луиза не красавица? Она ведь внучка Людовика XV и племянница испанского короля Карла III. Скоро, говорили ей, в Пармское герцогство прибудут послы от знатных и блистательных дворов — сватать ее за инфанта кастильского, а то, может быть, и за французского дофина

В один из дней 1765 года герцог Пармский и посол Карла III подписали контракт о бракосочетании тринадцатилетней Марии-Луизы с наследником испанского трона, восемнадцатилетним инфантом Карлом.

Будущая королева стрелою вылетела из большого, празднично убранного зала отцовского замка, где только что, преклонив колено, поцеловал ей руку испанский посол. В коридоре она наткнулась на брата:

— Послушай, Фернандо! Ты должен научиться встречать меня с почтением. Я скоро стану испанской королевой! А ты… ты весь свой век будешь не чем иным, как ничтожным пармским герцогом!

* * *