Риф

Ли ходила на все заседания комиссии. Сидела в углу, смотрела на Гарина и слушала его; в основном слушала голос, тошнота к тому времени мучила ее настолько, что слов она почти не разбирала – только интонации. Но от одного вида профессора ей становилось легче – мир словно обретал смысл, и комната, в которой он находился, всегда казалась ей светлее, чем все прочие комнаты. Ей нравилось наблюдать за ним – он никогда не защищался и не оправдывался, даже во время самых жарких споров и обвинений в свой адрес. Он отвечал спокойно и размеренно, чем, кажется, еще сильнее злил оппонентов и обвинителей. Абсолютный самоконтроль. И эта улыбка, которую многие считали издевательской. Ли ждала, что он посмотрит на нее и по ее взгляду поймет, что она с ним, что, в отличие от всех остальных, она не отреклась и будет с ним до конца. И когда Гарин исчез, просто однажды не явился на заседание, пропал без вести, у Ли было такое ощущение, как будто ее без скафандра выбросили в открытый космос – в холод и пустоту.

Особенно больно было от того, что люди вокруг продолжали жить как ни в чем не бывало. Она тоже пыталась делать вид, что все идет своим чередом и жизнь продолжается – нашла нового научного руководителя и продолжала работу над докторской, хотя на самом деле жила на чистом автопилоте. Тошнота и кислая пленка на языке никуда не делись, но уже не беспокоили ее, она словно смирилась с тем, что больше никогда не сможет есть; от одной мысли о том, что она откусит, прожует и проглотит хоть что-то, ей становилось дурно и тошнота вновь подступала к горлу; поэтому она старалась не думать о еде; она вообще старалась не думать.

А еще – провалы в памяти. Она могла внезапно очнуться где-нибудь на улице, совершенно не помня, как и зачем туда пришла. Вот она сидит на лавочке, а вот бесцельно бродит по ботаническому саду вокруг тополя Линкольна. Однажды на улице к ней подошел полицейский и спросил, все ли у нее хорошо – он заметил, что она уже двадцать минут стоит перед витриной с телевизорами и наблюдает за трансляцией какого-то чемпионата по плаванию.

– Что-то случилось? – спросил он, и она разрыдалась, без всякой причины. У нее был такой растерянный и несчастный вид, что полицейский предложил подвезти ее домой или позвонить родным.

Ее мучили кошмары, точнее – один повторяющийся кошмар: она лежит в постели и не может пошевелиться, и там, в темноте, есть кто-то еще, он наблюдает за ней, подходит, склоняется, открывает ей рот, раздвигает челюсти руками и сблевывает ей прямо в горло – и рвота течет вниз по ее пищеводу и жжет ее изнутри, разъедает органы; и ей кажется, что еще чуть-чуть – и ее желудок лопнет.

А потом – запах детской присыпки. Она почуяла его там же, во сне. Открыла глаза и увидела маму – седая, растрепанная и уставшая, мать гладила ее по голове и тихо пела. Ли приподнялась на локтях и огляделась – обои в цветочек, шторы, овальное зеркало на стене – эта была детская. Мать привезла ее домой.

– Все хорошо. Отдыхай.

* * *

Через неделю ей стало полегче, она уже могла сама вставать с постели, провалы в памяти затягивались, как раны на коже. Во всяком случае, ей так казалось. По утрам мать готовила завтрак и уходила на работу, а Ли одевалась потеплее и отправлялась гулять – потому что ничего другого делать не могла. Во время прогулок она обязательно заходила в супермаркет и покупала бананы и съедала их по дороге домой – ей уже давно не нравился вкус, но она ничего не могла с собой поделать; а еще – просматривала газеты на стендах рядом с кассами, искала там хоть какие-то новости о Гарине. Она до сих пор не могла поверить, что он сбежал, и была уверена, что рано или поздно он выйдет с ней на связь, даст о себе знать. Дома не было интернета, поэтому свои прогулки Ли планировала так, чтобы зайти в интернет-кафе и проверить электронную почту. Написала письма на оба его почтовых ящика – личный и рабочий, но ответа не получила. И чем больше времени проходило, тем сильнее она злилась – в основном на себя. Почему он не пишет? Она ведь не сделала ничего плохого, она была верна ему, была с ним до конца, и если и сбежала от него в тот день, то это просто минутная слабость, и ей очень жаль. Если бы он дал ей шанс объясниться, она бы все расставила по местам. Иногда в папке «спам» она находила письма от клиник пластической хирургии, фирм по продаже косметики и благотворительных фондов и думала, что, возможно, Гарин не отвечает на письма, потому что за ним следят его враги и завистники, и, стало быть, за ней тоже следят, и он не может написать ей напрямую, а значит наверняка шлет ей тайные, зашифрованные послания. Все эти письма в «спаме», думала она, – весточки от него, ну конечно, какая же она дура, что сразу не догадалась.