Риф

Я тогда был студентом, только что женился, мы жили мечтами в плохой квартире, заставленной мебелью из общежитий, копили деньги, завтракали чаем на перевернутом посылочном ящике, упираясь с двух сторон в него коленями и кладя на него локти, спали вместе когда хотели и когда придется; мы копили деньги и мечтали: может, все будет не так. Потом, летом, я уговорил ее поехать в Болгарию, она сомневалась, говорила — потом, потом. Бывает, что жизнь становится стремительней, ты устаешь или лениво садишься, а она как человек, как женщина, обернувшись, уходит дальше — просто так, так себе. Что-то мелькнуло мимо меня в тот год — не знаю, может быть, не родился ребенок или прошла тоска, — но я, как талантливый адвокат, запросто уговорил ее, мою жену, поехать в это последнее путешествие. Мы поселились на море и прожили месяц словно в раю, и конечно это и было как мы мечтали: не так. Ей попала песчинка в глаз — вот незадача на отдыхе! — как раз когда нужно было уезжать, что-то случилось с ее контактной линзой, мы поехали в Софию, купили, она продолжала лечиться, капала капли в глаза. Мы жили у родственников, которых не собирались посещать, и она уговорила меня вернуться в Москву — ведь давно уже был сентябрь, занятия, а ее институт можно было пропустить. Она уговорила меня так же, как я ее — талантливо, я не мог, как подзащитный, возразить.

Перед отъездом я смотрел телевизор, говорили, что на станции «Русе» забастовка, поезда не идут, и когда во сне, выпив с вечера ракии, я услышал, что поезд стоит, мои попутчики — двое русских и грек — громче стучат картами и разговоры наплывают на меня отчетливей, чем наяву, я проснулся, спрыгнул с полки, сел рядом с игроками, спросил: «Где мы? Куда…» Они засмеялись, а грек Келисиди сказал: «Ты что, не слышал? Забастовка. Будем тут стоять, играть, пить». Я сидел рядом с ними, полуголый, покачиваясь от сна и от начавшейся головной боли, потом наклонился и стал искать под сиденьем кроссовки, а Макс, один из русских, разбросав по столу карты, спросил: «Вадик, в преф-то будешь?» Вставая, я ответил: «Нет, пойду куплю пива», а второй из наших, толстяк без имени, быстро шелестнул деньгами и протянул мне сто левов: «И нам, Вадик».

Я вышел на перрон. Почти рассвело, поезд стоял, пассажиры, такие же как я, ходили, поеживались, курили. Они были цветные, праздничные, другие люди, и это сразу бросалось в глаза. Должно быть, никогда в этих местах не останавливался настоящий длинный, полный беспечных туристов, поезд. «Русе», пограничная станция, была где-то впереди, праздничный берег моря — сзади. Толчок времени — или пространства — забросил нас сюда: равнина, трава, вокруг белые горы и в середине пять-шесть домиков с красной черепицей, здание станции, окна ресторана или харчевни, велосипед у входа и станционный полицейский — пыльный, равнодушный.