Риф

Слева от меня, там, где была детская площадка, сидел на краю песочницы человек в грязном ватнике и вязаной шапочке. Воротник был наполовину оторван и свисал с его плеча будто офицерский погон. Человек курил, у его ног стояла недопитая бутылка вина. Я смотрел на него, думал о том, что же написать ей еще, а потом поднял голову. Ветка дерева висела прямо над головой, и было видно, как движется по листу прозрачная от утреннего света гусеница.

Мужчина, сидящий на краю песочницы, качнул головой и забубнил:

— И молодо-о-го, коного-о-на… несу-ут с разбитой го-ло-вой…

Взглянув на часы, я встал.

Я шел через дворы, скверы и детские площадки незнакомого мне города, а на одном из проспектов остановил такси и попросил отвезти меня к Финскому заливу. Водитель — седой человек со шрамом на затылке — спросил, первый ли я раз в Питере.

— Да нет… — сказал я, — раньше часто приезжал. Сейчас вот в гости на пару дней, а друзья еще спят.

Водитель кивнул и вдруг, заметив что-то слева, ткнул тонким указательным пальцем в окно:

— Эй, парень, вот здесь я родился, видишь?

— Где? Где?

— Сейчас развернусь…

Мы развернулись и медленно поехали мимо четырехэтажного дома.

— Этот дом, парень, так с войны и не тронули, — рассказывал водитель, — вот в этом самом подъезде, тогда блокада была, мать стала рожать, прямо на лестнице. Только из квартиры, парень, успела выбежать. В это время лейтенант один по лестнице поднимался. Видит, баба рожает, и принял роды. А потом он мне батей стал. Настоящий-то отец погиб, парень. Съездил в отпуск, мать мою оприходовал, и на обратном пути — под бомбежку. Вот как бывает, парень.

Он сбавил скорость и еще раз медленно объехал вокруг коричневого четырехэтажного дома.

— Вот какие дела бывают, парень, — говорил он, — вот… какие дела…

Мне показалось, ему не нравится, что я молчу.

— Ну а дальше? — спросил я.

— Что — дальше?

— Как дальше-то было?

— А… дальше… — я увидел в зеркале его маленькие сощуренные глаза. — Дальше жизнь была. Сын у меня на батю моего похож, на того, второго, который ненастоящий. Видишь, парень, чудеса какие бывают. Ты вот веришь в чудеса?

Я из вежливости кивнул.

— Ну, а сам как живешь, парень?

Я заставил себя улыбнуться.

— Да нормально.

— Жена есть?

— Нет.

— А невеста?

Я покачал головой.

Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и подмигнул:

— Не переживай, парень, еще поживешь.

Когда мы приехали, я расплатился и пошел по мокрому песку и скользким камням к пристани, куда уже подходил, предупреждая гудками, пассажирский катер.

Одна из туч в небе стояла прямо надо мной и закрывала солнце. Я купил билет, поднялся по трапу и сел в кресло на левой стороне палубы. Пассажиров было не так много: пожилая женщина в дождевике с сумкой-тележкой, и компания молодых людей — трое парней и две девушки, они негромко смеялись и пили шампанское, передавая бутылку из рук в руки.

Катер отчалил и поплыл вдоль берега. На пристань, откуда мы только что отъехали, брызнули лучи солнца. Минут через пять солнечный свет догнал наш катер и один из лучей осветил кофейные пятна на моих брюках.

Было без десяти восемь.

Я расправил на коленях один из листков письма к Полине, начал его перечитывать, и не сразу понял, что читаю совсем не себя.

Это был невесть как попавший сюда кусочек письма младшего брата Полины, Сережи, который я случайно захватил, наверное, из ее квартиры, когда переночевал там в последний раз и перевернул вверх дном все ее бесчисленные шкафчики и шкатулки в поисках своих фотографий и писем.