Рифейские горы

Но память человеческая коротка. Воплощённый сдружился с иданским царём, и даже дочка Правителя замужем за иданом. И храм Матери пустует теперь. Он и раньше не имел жреца: молиться Матери люди ходят без посредника, а жертвенник принимает любое приношение, главное здесь — искренность чувства. Сама же Мирна объясняла всё куда проще:

— Люди жестоки теперь, не то, что раньше. Кто способен сейчас на сострадание к другому? На себя-то жалости не хватает. Лучше помолиться Отцу-Солнцеликому. Он любит кровавые жертвы, но и одаривает соответственно. Он исполняет заветные желания, если накормить жертвенное пламя щедрым подношением.

Когда-то при храме Матери служительницей состояла дочь Мирны и старика Тутала, она переселила родителей к себе после пожара в городе, после того, как от их дома осталось одно лишь пепелище. Но вместе в этой комнате семья прожила всего три года. Сигна — вдова с двумя детьми — вышла замуж вторично и перебралась к мужу, а старики остались здесь.

Мирна, несмотря на преклонный возраст, с обязанностями служительницы храма справлялась неплохо. Поддерживала его в чистоте, следила за жертвенником, вовремя убирала редкие подношения. И даже в крошечном садике в хозяйственной части храма за деревьями и цветами ухаживала сама.

С Тутала как с работника помощи было мало. Он маялся ногами и с палкой-то еле-еле передвигался. Но в солнечные дни выбирался на улицу, на ступени храма, где его иногда одаривали мелкой монетой сердобольные прохожие.

Старики жили очень бедно, руководствуясь принципом: Мать своих детей в милости не оставит. Ирида видела, что своим появлением, своей затянувшейся болезнью и тратами на ребёнка создаёт им немалые трудности. Но помочь им смогла только тем, что отдала Мирне все свои украшения. Все! Даже пряжки серебряные с платья заменила на бронзовые. Рассталась с ними без сожаления, даже с радостью, ведь они были ещё одним напоминанием о прежней жизни, все они принадлежали Кэйдару, а его-то ей как раз и хотелось забыть побыстрее.

Понимая, что вырученных денег на долго не хватит, Ирида утешалась тем, что хотя бы её малыш пока может жить на молоке, тем самым экономя такие маленькие средства. Но Мирна не отчаивалась. Она не видела другой жизни. Она знала, как и на чём сэкономить лишнюю монетку, умела из минимума овощей приготовить вкусный обед и только об одном сокрушалась, что посадила такой маленький огородик. Сейчас же, в августе, засевать его заново не было смысла.

На все трудности с оптимизмом заявляла:

— Мать наперёд знает, что будет лучше для нас. Она не зря направила тебя в свой храм. Неужели же сейчас Она позволит нам голодать? Не бойся и не переживай. Сначала тебе нужно встать на ноги и — главное! — заботиться о сыне.

* * *

— Это так, госпожа. Я знаю, — Бира, одна из девушек, приставленных наблюдать за Айной, выпрямилась, стирая пот со лба тыльной стороной ладони, в другой руке она держала просяной веник, смоченный водой. — Это Альвита перевела вас сюда. И насчёт нас она тоже распорядилась. Сказала, что господин Кэйдар очень волнуется за вашего ребёнка. Поэтому боится пропустить начало родов.

«Да, уж он-то волнуется, — усмехнулась Айна. Она полулежала на ложе, на подложенной под спину высокой большой подушке, наблюдала за служанкой. — Знаю я, чего он боится. Сейчас, лишившись своего сына, братец всё сделает, чтоб не позволить моему наследовать власть. Не думаю, что он прикажет умертвить новорожденного. До этого он не опустится. Да он и обещал к тому же. Но забрать его у меня, пока сама буду не в состоянии защитить, уберечь? Забрать, а потом объявить, что он умер при родах! Подлец! Ну, уж ребёнка от него я тебе не отдам. Не получишь! Тогда продержал взаперти, воспользовался моей болезнью… Ну, подожди, вот Лидас приедет. Он не позволит тебе держать меня под замком. Я тебе не наложница, я — дочь Воплощённого! Ты кто в сравнении со мной? Ты — полуварвар, отродье вайдарки…»

От гневных раздражённых мыслей её отвлекло появление Стифои. Рабыня несла с собой большую охапку бледно-жёлтых роз.

— Альвита сказала, господин Кэйдар запретил вам гулять сегодня. С утра прохладно и очень большая роса была, как бы не простыли. — Она виновато повела бровями, слабо, понимающе улыбнулась, проходя вперёд по влажному, свежевымытому полу.

— Думаешь, эти цветы смогут заменить мне прогулку? — хмыкнула недовольно Айна. Она крутила в пальцах прямо так, не снимая с шеи, золотую пластинку на цепочке. — К тому же ты знаешь, я не люблю жёлтый цвет. Моя кожа выглядит при нём, как у старухи. — Подняла глаза на девушку. Рабыня стояла к ней боком, обрывала со стеблей нижние листья, составляла в высокую вазу из расписанной узорами глины.

— Другие цветы уже не цветут, госпожа, — просто ответила Стифоя. Голос задумчивый, отстранённый, будто она думала о чём-то своём в эту минуту.

— Ну-ка, повернись ко мне! — неожиданно приказала Айна таким резким тоном, что он и самой ей не понравился. Она никогда не говорила так со своей служанкой. Стифоя и без приказов чутко улавливала все её желания, выполняла малейшие прихоти.