Рифмовщик

— В протоколе указано, что вы последняя, кто видел генерала живым. Вы действительно видели его живым? До вас, получасом ранее, его посетил Ньюка. Вы встретили его в вестибюле госпиталя? Это так или вы разминулись? — Юста специально применила «гребенку», надеясь, что подозреваемая на какой-либо вопрос отреагирует.

— Я уже отвечала: Ньюку я не видела, — буркнула Пуэла, — не могла я его видеть, не могла…

— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Я поняла вас. Ньюка тоже на допросе подтвердил, что вас не видел, — как можно равнодушнее прервала ее Юста. — А вот скажите: кто из вас решил назвать сына Ньюкой? Вы, ваш бывший муж или свекор?

Пуэла потерла лоб рукой, как будто пытаясь вспомнить то время, когда родился Ньюка.

— Это придумал муж. Дед не одобрял. Он вообще считал, что мы неправильно живем. А я… что я? Меня не спрашивали.

Пуэла повернулась лицом к Юсте и, глядя прямо ей в глаза, спросила:

— Вы понимаете, что значит, когда вас не спрашивают? Вы можете это понять? — и, спохватившись, отведя глаза в сторону, тихо произнесла: — Я Ньюку не видела.

— Генерал, ваш свекор, любил Ньюку? — спросила Юста.

— Любил? — вопросительно повторила Пуэла. — Он обожал его, баловал безмерно. Воспитывал в своем духе, как это он понимал. Всё позволялось ему, но строгость почти армейская присутствовала.

— А как это можно совместить: «всё позволял» и «строгость присутствовала»? На мой взгляд, это несовместимые вещи, — удивилась Юста.

Пуэла криво улыбнулась и после долгой паузы ответила:

— Вот так и получалось: то всё можно, то всё нельзя.

— А вы как отнеслись к этой, так сказать, системе воспитания? — спросила Юста.

— Никак не отнеслась. Меня как воспитателя уже не было. Меня отстранили. Не спрашивали.

— А муж? — снова спросила Юста.

— Муж? — повторила вопрос Пуэла. — Муж был занят делами. Ему было некогда.

Пуэла жадно взглянула на пачку сигарет на столе, а Юста, перехватив ее взгляд, предложила:

— Курите, курите.

Пуэла с наслаждением затянулась дорогой сигаретой и неожиданно закашлялась.

— Непривычно, — сказала она, пытаясь сдержать кашель. — Вы эти ароматизированные курите?

— Нет, я не курю. Просто ношу с собой. Вот иногда кто-нибудь и закурит, — ответила Юста.

Пуэла подавила кашель и подозрительно заметила:

— Травите других.

— Можете не курить, — ответила Юста и сделала вид, что обиделась.

— Я устала, — прохрипела Пуэла. — Если у вас нет больше вопросов по существу, то можно меня отпустить?

— Да, для первого знакомства, пожалуй, хватит, — согласилась Юста.

* * *

На следующий день состоялась их вторая встреча. С подозреваемой что-то произошло, и она долго и монотонно, как бы отрешенно, пересказывала слова генерала, а Юста почти воочию представила себе то утро, когда молодой лейтенант, командир взвода, впервые оказался на передовой:

Предрассветный час — самый загадочный из всех часов суток. Ночь с ее тревогами и фантастикой снов близится к завершению. Впереди новый день с новыми ожиданиями и надеждами на удачу и успех. Такие переходы от прошлых забот к новым дают время, может быть, и очень краткое, для душевного отдохновения и восстановления утраченных сил и надежд. Какие только мысли не приходят в голову в этот загадочный час: и облегчение после тяжело пережитого прошлого, и слабое, едва ощутимое, и еще, может быть, иллюзорное ожидание маленького, но своего счастья.

Пронзительная тишина, казалось, затаилась в ожидании грохота взрывов и свиста пуль. Он, молодой лейтенант, еще только вчера расположившись со своим взводом на передовой, чутко прислушивался к незнакомым звукам фронтового утра. Где-то, как ни странно, в тылу грохнуло и затихло. На переднем крае тишина никак не отреагировала на далекий глухой звук. Молодые ребята кто как притулились в свежем окопе. Никто не спал, только два сержанта из «старичков» еще досматривали последние ночные сны. На востоке забрезжило. Ночное тепло прошлого дня ушло. Влажная прохлада опустилась в окоп, проникла под гимнастерку. Сосед, молодой паренек без усов, поежился и, осторожно приподнявшись, вытянул шею, пытаясь разглядеть в утреннем тумане передний край противника.

— Назад, назад… — добавив крепкое словцо, прошептал лейтенант, — куда лезешь? Подстрелят враз.

Паренек, не глядя на лейтенанта, медленно опустился в окоп. Когда красная полоска только-только зарделась на востоке, канонада расколола утреннюю зарю. Грохот разрывов сотрясал воздух и землю, бил по ушам. Взвод прижался к земле. Паренек, пытаясь получить поддержку, втянул голову в плечи и повернулся к лейтенанту. Он явно старался подавить в себе страх, но широко раскрытые глаза выдавали его, и с каждой волной ударов он инстинктивно прижимался к стене окопа, пытаясь вжаться в землю, слиться с ней воедино. Взводный, как его только что обучили, сдавил ладонями уши и открыл рот, стараясь докричаться до паренька:

— Делай как я, как я…

Молодой боец, то ли услышав взводного, то ли по наитию от страха обхватил всю голову руками, прижал подбородок к груди и, сжавшись в комок, затих на дне окопа.