— Удивительно! — отреагировала она. — А потом вы стали поэтом?
— Поэтом? Это слишком громко сказано, — ответил он. — Утром стоял у окна, наблюдал, как тихо падает снег, укрывая заждавшуюся землю, и продолжил рифмовать:
Я тихо посмотрел в окно:
Сегодня мне спешить не стоит,
Сегодня всё белым-бело,
Меня ничто не беспокоит…
Он на минуту остановился, посмотрел куда-то в сторону и добавил:
— Вот так, неожиданно, пришла зима.
Она молча смотрела на него и ждала продолжения.
— А я стал рифмовщиком, и получились вот такие заключительные строчки:
Зима пришла — теперь не скроешь
Пустых тропинок и следов.
Природа отдохнет в покое,
И мы с надеждой на любовь.
Наступила неожиданная пауза. Она хотела что-то спросить, но, видимо, не решалась задать какой-то, может быть, несколько бестактный вопрос. Он, почувствовав ее волнение, произнес:
— Вас что-то смущает?
— Да, — ответила она.
— Оставьте свою нерешительность для другого раза, — произнес он, улыбаясь. — Пора бы нам эти штучки-тонкости бросить. Задавайте ваш вопрос.
— Хорошо, — последовал ответ. — Сейчас я сосредоточусь, — и через несколько секунд она произнесла: — У меня два вопроса. Первый: почему вы считаете себя рифмовщиком? А второй, если разрешите, я задам потом.
— Разрешаю, — сказал он. — А рифмовщик — это, наверное, от стеснения. Стесняюсь я назвать себя поэтом. Стишки-то так себе. А какой же второй вопрос?
Она опустила глаза и быстро-быстро заговорила.
— Если вы один, если… То есть одному быть нельзя. Нет, не то я говорю. То есть если вам нужен друг, преданный друг, то я могу…
Она сбилась с быстрого ритма, за несколько секунд восстановила дыхание и уже немного медленнее продолжила:
— Если вы захотите… Я хочу сказать, что вы об этом должны знать. Если вы захотите, если вы позовете меня, я буду рядом. Рядом в любое время. Только скажите, только позовите… Я буду с вами…
Она во второй раз остановилась и, тихо сказав «Простите», замолчала.
Он внимательно смотрел на нее и вспомнил, как в последний раз встретился с Юстой. Она вышла из конторы «лечснов» и, стараясь быть незамеченной, быстрыми шагами направилась к черной машине. Он узнал ее сразу, хотя в этом одеянии и в черных очках узнать ее было нелегко.
— Здравствуй, — неожиданно выпалил он, преграждая ей путь.
Она остановилась и недовольно ответила:
— Это ты?
— Да, это я, — произнес он, уставившись на нее.
— Ну, и что дальше? — неприветливо отреагировала она.
— Лечишься? — спросил он.
Она, ухмыльнувшись, ответила:
— Отдыхаю.
— В детстве или поближе? — снова спросил он.
— По-разному, — без паузы ответила она.
— Будь осторожней: нельзя уходить в детство, даже во сне — портится нервная система.
— У меня не портится, — ответила она и хотела что-то спросить, но он ее опередил.
— Отдыхаешь от обвинений?
— От всего, — ответила она и спросила: — А ты лечишься снами?
— Лечусь, — стараясь быть равнодушным, ответил он. — Прошлое, если оно было счастливым, лечит.
— Странно, — сказала она.
— Что странно? — спросил он.
— Странно: ты только что сказал, что нельзя уходить в детство, — это вредно.
— Да, вредно, но не для всех, а только для прокуроров, — ответил он.
— И для заурядных литераторов, — добавила она.
— Да, наверное, — согласился он.
Она сняла очки, прищурившись, оглядела его с ног до головы и заявила:
— Ну всё. Мне пора, — и быстро села в машину.
Он еще немного постоял у входа, затем резко открыл дверь и вошел внутрь. Сегодня он решил заказать далекое детство.
— За что «простите»? — произнес он и добавил: — Не за что. Это меня надо прощать за глупости.
Она молчала и не смотрела на него. Из зала донеслась веселая мелодия. Молодой хриплый голос запел. Песню подхватили — видимо, танцующим или сидящим за столиками слова были знакомы. Уже через минуту весь зал пел:
Если встретил ты медведя —
Значит, к нам весна пришла.
Если рядом нет соседа —
Значит, ты сидишь одна.
Если нет вина в бутылке —
Значит, кончилось оно.
Если друг ушел в курилку —
Здесь курить запрещено.
Нестройный хор активно выкрикивал последние слова каждой строки, а голос всё пел:
Если утром встали рано —
Значит, день не выходной.
Если в доме нету пьяных —
Значит, это дом не твой.
Если нет у вас улыбки —
Значит, юмор убежал.
Если щас одни убытки —
Будет попозжей навар.
Она наконец-то улыбнулась и повторила слова веселой песенки:
— Будет попозжей навар.
— Да, только надо подождать, — добавил он.
Она не ответила. В зале танцующие с шумом возвратились на свои места.
— Нам хватит терпения подождать? — спросил он.
— Нам? — переспросила она.
— Да, нам, — подтвердил он.
Она помолчала и ответила:
— Нам терпения хватит.
Ей вручили небольшой плакат, где на белом фоне красовались всего три буквы: «НЕТ». Участники манифестации неплотно заполнили небольшой переулок длиной не более пятидесяти метров. Наставники монотонно выкрикивали лозунги, а собравшиеся, стараясь не сбиться, повторяли их. Как только один из наставников оказался рядом с ней и озвучил очередной лозунг, она постаралась попасть в артикуляцию вслед за остальными и как бы прокричала:
Нет врагам и паразитам!
Им не место среди нас!
Будет враг всегда разбитым