Рифмовщик

— Ефрейтор, зайдите в канцелярию. В каких отношениях вы находитесь с… — и замполит назвал ее имя и фамилию. Он подозрительно буравил ефрейтора острыми глазками и, наверное, ждал ошеломительного эффекта от своего вопроса. Ефрейтор пытался скрыть смущение, отвел взгляд в сторону и лихорадочно прокручивал в голове одну-единственную мысль: «Как замполит мог узнать про нее?» Ему было известно, что замполит любит собирать в селе разные сведения о погранцах. Эта информация, наверное, для замполитовской деятельности и полезна, но про нее в селе никто не знал, а свои выдать не могли.

— Ну так что же, ефрейтор? В каких отношениях вы состоите с…? — замполит повторил вопрос.

— В нормальных, — скрывая волнение, ответил он.

Замполит, довольный эффектом от своего вопроса, уже почти весело продолжил:

— Я сегодня ехал в автобусе с сельскими и спросил девчонок: кого они хотят, чтобы я отпускал в увольнение? Так она ответила, что вас надо отпускать почаще.

Ефрейтор молча ждал продолжения, и замполит продолжил:

— Так что если вам надо в увольнение — обращайтесь.

После небольшой паузы ефрейтор спросил:

— Разрешите идти?

— Идите, — ответил замполит.

— Так точно, — произнес ефрейтор и подумал: «Зачем я это сказал? Эти “так точно” здесь ни к чему».

Он вышел из канцелярии; справа по коридору находилась ленинская комната. Он подумал: «Интересно, какая там висит стенгазета? Может быть, еще та, которую я рисовал?»

Мимо него прошел наряд докладывать о прибытии со службы. Форма на погранцах была та же, что и тогда, когда он служил здесь. Он вышел во двор, обернулся посмотреть на гигантского пограничника и, не обнаружив его на кирпичной стене, выбрался на грунтовую дорогу, ведущую к селу.

Полуденное августовское солнце ярко освещало перезревшую зелень по краям дороги. Где-то слева сквозь кусты просматривалась большая река. Справа тянулся низкий лесок, прерывающийся небольшими полянами с высокой пожухлой травой.

Он шел по накатанной колее и размышлял:

«Эта услуга весьма занятна — хватает мысли на лету и картинки меняет, путается, как это бывает иногда в голове. Так глядишь — и ее могу встретить в селе. Тогда, в последний раз, она вышла в туго завязанном белом платке — так сельчанки носят платки, когда работают в поле».

Он шел и вспоминал, как впервые увидел ее.

Она стояла на песчаной отмели и рисовала реку. Было начало лета; он уже второй час торчал на вышке и наблюдал за границей. По реке изредка проходили самоходные баржи. Вверх по течению — порожние, вниз — груженые.

Она появилась в легком платье с коробкой и треногой, которые он сначала принял за какие-то незнакомые деревяшки. Он целый час наблюдал за ней, но отсюда издалека деталей картины разглядеть ему не удавалось.

Потом, через несколько дней, ребята рассказали, что в селе появилась красавица-художница. Приехала навестить родителей. Ходит-бродит окрест и что-то всё время рисует.

А потом он встретил ее в местном клубе на танцах, куда иногда отпускали погранцов. Там он скорее появлялся из любопытства и к тому же для того, чтобы отвлечься от казарменного быта. Приглашать местных девчонок потанцевать ему казалось как-то неудобно. Танцевать в полевой форме и в сапогах он стеснялся.

Она первой подошла к нему и предложила потанцевать медленный танец. Они потоптались на одном месте, и она спросила его:

— Как тебя зовут?

Он ответил. Когда медленная мелодия затихла, они уже знали друг о друге многое. Она была старше его почти на десять лет. Профессиональная художница жила в большом городе и изредка летом навещала стареньких родителей. Он, похоже, ей понравился своим интеллигентским видом, и, когда танцы закончились, она проводила его до заставы.

Впереди показались крайние сельские дома. Он взглянул на свои сапоги. Начищенные с утра, они покрылись дорожной пылью и выглядели не очень. Солнце пригревало, и он расстегнул ворот гимнастерки. Миновав несколько деревянных строений с палисадниками, полными ярких цветов, он поравнялся со зданием старой заставы и деревянной вышкой, уже заброшенной после переезда. Он вспоминал, как они ночью, спасаясь от комаров, забрались наверх и целовались там. Она называла его «мой мальчик», а он придумал ей прозвище Куслявка, потому что, целуясь, она покусывала ему губы.

На солнце ноги в сапогах непривычно согрелись — он взглянул вниз и с изумлением обнаружил, что на нём его любимые мокасины, а вместо гимнастерки — легкая рубашка с короткими рукавами.

«Да, мыслями управлять сложно, — подумал он. — Машина так тонко настроена: чуть зазеваешься — и можешь оказаться совсем в неожиданной ситуации».

Он мысленно вернул себе яловые сапоги, гимнастерку и повернул в проулок к ее дому. Одноэтажный бревенчатый дом, обнесенный старым штакетником, казалось, был пуст. Белые занавески на окнах были задернуты и подчеркивали отсутствие хозяев. Летняя кухня тоже пустовала, как и тогда, когда он ночью пробрался в нее. Спрятался за открытой дверью внутри и с испугу неожиданно поздоровался с ее отцом, когда тот вышел ночью из дома.