Рифтеры

Уже полчаса скаф все глубже погружается в полночную тьму. Теперь на мониторе видно, как он огромным распухшим головастиком устраивается в стыковочном агрегате «Биб». Эхом отражаются и умирают звуки механического совокупления. Люк в потолке откидывается.

Замена Баллард спускается по лестнице, уже в гидрокостюме, смотрит вокруг непроницаемыми глазами без зрачков. Перчатки у костюма сняты, рукава расстегнуты до предплечья. Кларк замечает тонкие шрамы, бегущие вдоль запястий, и еле заметно улыбается. Про себя.

«Интересно, а ждет ли там, наверху, еще одна Баллард, на случай, если бы не справилась я?»

Позади, дальше по коридору, с шипением открывается люк. Появляется Дженет, с одним‑единственным чемоданом, уже без костюма и с заплывшим глазом. Она, похоже, собирается что‑то сказать, но останавливается, когда видит вновь прибывшего, смотрит на него какое‑то время, потом едва заметно кивает и забирается в брюхо машины, не произнеся ни слова.

Команда скафа с ними не разговаривает. Никаких приветствий, никакой болтовни, поднимающей моральный дух. Возможно, их проинструктировали на этот счет, а может, они все сообразили сами. Шлюз с гулом захлопывается. Лязгнув на прощание, челнок отваливает от станции.

Кларк пересекает кают‑компанию и смотрит в камеру. Потом протягивает руку за раму, усеянную осколками, и вырывает провод питания из стены.

«Нам это больше не нужно», – думает она, зная, что где‑то там, далеко отсюда, с ней согласились.

Лени и новенький осматривают друг друга мертвыми белыми глазами.

– Я – Лабин, – в конце концов произносит он.

УБОРКА ДОМА

«Итак. Говорят, ты у нас любишь бить людей».

Лабин стоит перед ней, вещмешок лежит у его ног. Славянская внешность; темные волосы, бледная кожа, лицо, выструганное неумелым плотником. Единая густая бровь отбрасывает тень на глаза. Невысокий – около ста восьмидесяти сантиметров, но плотный.

«А ты похож на такого».

Шрамы. Не только на запястьях, но и на лице. Еле заметное паутинное эхо старых травм. Слишком тонкие для умышленного украшения, даже если Лабин имеет склонность к подобного рода забавам, но слишком очевидные для работы восстановителей; медицинские технологии научились стирать подобные следы десятилетия назад. Если только… Если только повреждения не были действительно чудовищными.

«Это так? Что‑то давным‑давно сжевало твое лицо до кости?»

Лабин наклоняется, берет сумку. Скрытые линзами глаза не выдают ничего.

«Я знавала немало людей, которым нравилось бить других. Ты подходишь. Вроде бы».

– Есть разница, какую каюту мне занять? – спрашивает он. Странно слышать, что такой почти приятный голос исходит от такого лица.

Кларк качает головой.

– Моя вторая справа. Бери любую другую.

Он проходит мимо. Кинжалы отражающего стекла выступают по краям дальней стены; расколотый образ новичка исчезает в коридоре за спиной Лени. Она подходит к зазубренной поверхности. «Однажды мне придется здесь убраться…»

Ей нравится, как преобразилось это зеркало после вмешательства Баллард. Каким‑то образом нынешние головоломные отражения казались более творческими. Более импрессионистскими. Теперь же и они начали утомлять ее. Возможно, настала очередь для следующего изменения.

Часть Кена Лабина разглядывает ее со стены. Не думая, Лени вонзает кулак в стекло. Поток осколков звенит, барабаня по полу.

«Тебе вполне может нравиться бить людей. Только попробуй. Ну давай, сука, только попробуй».

– О, – произносит Лабин, стоя у нее за спиной. – Я…

На стене еще осталось достаточно кусков зеркала; лицо Кена ничего не выражает. Кларк поворачивается к нему.

– Прости, что напугал тебя, – тихо извиняется Лабин и уходит.

И ему вроде бы действительно жаль.

«Так. Значит, тебе не нравится бить людей, – Кларк прислоняется к переборке. – По крайней мере, такие, как ты, мне не попадались».

Она даже не уверена, откуда знает об этом. Между ними отсутствует какая‑то важная химия. Лабин – очень опасный человек. Но только не для нее.

Лени улыбается про себя.

«Когда бьешь кого‑то, это значит только одно: тебе никогда не нужно извиняться. Пока не становится слишком поздно, конечно».

Она так устала делить каюту с самой собой. Но перспектива пригласить сюда кого‑то нравится ей еще меньше.

Кларк лежит на койке и рассматривает свое тело. С противоположной стены на нее холодно взирает ее двойник. Спутанная топография выступающей переборки, в которой отражается ее лицо, похожа на захламленный стол, поставленный на бок.

Камера позади этого зеркала должна видеть то же, что и она, только по краям пропорции искажаются. Кларк размышляет о широкоугольной линзе; в Энергосети не оставили бы без внимания углы комнаты. Какой толк от эксперимента, если не можешь следить за подопытным животным?