Рифтеры

– Делают вид, будто от них что‑то зависит, да? – усмехается Аликс, и линза иллюминатора забавно иска­жает ее лицо. – Знаешь, им очень, очень не нравится, что не они тут командуют. – И с удовольствием, ко­торое, вероятно, относится скорее не к корпам, а ко взрослым вообще, она добавляет: – Пора им узнать, каково это.

– Меня это не радует, – неожиданно говорит Кларк.

– Переживут.

– Я не о том, – качает головой рифтерша. – Просто я... Господи, тебе же четырнадцать. Тебе не место вни­зу... я это к тому, что тебе бы сейчас наверху нежничать с каким‑нибудь р‑отборщиком...

– С мальчиками? – фыркает Аликс. – Это вряд ли.

– Ну, тогда с девочками. Так или иначе, тебе бы сей­час на волю, а не торчать здесь.

– Лучшего места для меня не найдешь, – просто отвечает Аликс.

Она смотрит в окно, за три сотни атмосфер сразу – подросток, на всю жизнь запертый в клетке холодного черного океана. Лени Кларк все бы отдала, чтобы ей было чем возразить.

– Мама об этом не хочет говорить, – помолчав, про­должает Аликс.

Кларк остается безмолвна.

– О том, что произошло между вами, когда я была маленькой. Люди болтают о всяком, когда ее нет рядом, так что я кое‑что подслушала. Но мама молчит.

«Мама добрее, чем можно было ожидать».

– Вы были врагами, да?

Кларк качает головой – бессмысленный и невидимый в такой темноте жест.

– Аликс, мы просто ничего не знали друг о друге до самого конца. Твоя мама просто хотела предотвратить...

«...то, что все‑таки случилось.

То, что я пыталась начать».

Речь – это так мало. Ей хочется вздохнуть. Заорать. Все это недоступно здесь, со сплющенными легкими и желудком, с накачанными жидкостью полостями тела. Она может только говорить – монотонная пародия на голос, жужжание насекомого.

– Это трудно объяснить, – равнодушно и бесстрастно передает вокодер. – Тут словом «враги» не отделаешься, понимаешь? Там было и другое, фауна в сети тоже де­лала свое дело...

– Это они ее выпустили, – упорствует Аликс. – Они это начали, а не ты.

Под «ними» она, конечно же, имеет в виду взрослых. Вечные противники, предатели, испортившие все, что возможно, для следующего поколения. И тут до Кларк доходит, что Аликс не причисляет ее к отвратительному заговору взрослых – что Лени Кларк, Мадонна Разру­шения, каким‑то образом приобрела в сознании этого ребенка статус почетной невинности.

Ей больно от этого незаслуженного отпущения грехов. В нем чудится нечто отталкивающее. Но ей не хватает духа поправить подружку. Она выдавливает из себя лишь бледную неуверенную поправку.

– Они не нарочно, детка. – Кларк грустно хмыка­ет – звук выходит, как от трения наждачной бумаги. – Никто‑никто тогда не делал ничего нарочно, просто все так сложилось.

Океан вокруг нее стонет.

Этот звук – нечто среднее между призывом горбатого кита и предсмертным криком гигантского корабельного корпуса, лопающегося под напором воды. Он наполняет океан и частично проникает в переговорное устройство. Аликс недовольно морщится.

– Терпеть не могу этого звука.

Кларк пожимает плечами, в душе радуясь, что разго­вор прервался:

– Ну, у вас, корпов, свои средства связи, у нас свои.

– Я не о том. Я про эти гаплоидные звенелки. Гово­рю тебе, Лени, он просто ужасный тип. Нельзя доверять тому, кто способен издавать такие звуки.

– Твоя мама ему вполне доверяет. И я тоже. Мне пора.

– Он убивает людей, Лени. И я не только про папу говорю. Он многих убил. – Тихое фырканье. – Об этом мама тоже никогда не говорит.

Кларк подплывает к иллюминатору, прощально рас­пластывает ладонь по освещенному плексигласу.

– Он дилетант, – говорит она и шевелит ластами, от­плывая в темноту. Голос вопит из рваной пасти в морском дне, из древнего базальтового тоннеля, набитого механиз­мами. В юности эта пасть извергала непрерывный раска­ленный поток воды и минералов – теперь лишь изредка рыгает. Мягкие выдохи покачивают механизмы в глотке, раскручивают лопасти, свистят в трубы, заставляют ме­таллические обломки биться о каменные. Голос настойчи­вый, но ненадежный, поэтому Лабин, когда устанавливал колокола, предусмотрел способ запускать их вручную. Он раздобыл резервуар от негодного опреснителя и добавил к нему тепловой насос из той части «Атлантиды», которая не пережила восстания корпов. Открой клапан, и горячая вода хлынет в отверстие, проколотое в гортани гейзера. И машинка Лабина, терзаемая кипящим потоком, заво­пит во всю глотку.

Призывный звон похож на скрежет ржавых жерновов. Он настигает плавающих, беседующих и спящих рифте - ров в черном, как тепловая смерть, океане. Отдается в самодельных пузырях, разбросанных по склону – в ме­таллических трущобах, освещенных до того тускло, что даже в линзах они кажутся серыми тенями. Звук бьет в блестящую биосталь «Атлантиды», и девятьсот ее за­ключенных немного повышают голос или увеличивают громкость или нервно мычат себе под нос – лишь бы его не замечать.