Рифтеры

Джин Эриксон с Джулией Фридман живут в малень­ком однопалубном пузыре в двухстах метрах к юго‑восто­ку от «Атлантиды». Хозяйством всегда занималась Джу­лия: всем известно, что Джин недолюбливает замкнутые помещения. Дом для него – подводный хребет, а пу­зырь – необходимое зло, существующее ради секса, кор­межки и тех случаев, когда его темные грезы оказываются недостаточно увлекательными.

Даже в таких случаях он воспринимает пузырь так же, как ловец жемчуга двести лет назад воспринимал водолазный колокол: место, где изредка можно глотнуть воздуха, чтобы вернуться на глубину. Теперь, конечно, речь скорее о реанимации.

Лени Кларк вылезает из шлюза и кладет ласты на зна­комый, до смешного неуместный здесь коврик. В главной комнате темновато даже для глаз рифтера: серые сумерки размываются лишь яркими хроматическими шкалами на панели связи. Пахнет плесенью и металлом, чуть сла­бее – рвотой и дезинфекцией. Под ногами булькает сис­тема жизнеобеспечения. Открытые люки зияют черными ртами: в кладовку, в гальюн, в спальный отсек. Где‑то рядом попискивает электронный метроном – кардиомонитор отсчитывает пульс.

Появляется Джулия Фридман.

– Он еще... ой. – Она сменила гидрокостюм на термохромный свитер с горловиной «хомутом», почти скры­вающей шрамы. Странно видеть глаза рифтера над воро­том сухопутной одежды. – Привет, Лени.

– Привет. Как он?

– Нормально. – Развернувшись в люке, она присло­няется спиной к раме: наполовину в темноте, наполовину в полумраке. А лицом обращается к темноте и к человеку в ней. – Но бывает и лучше, я бы сказала. Он спит. Он сейчас много спит.

– Удивляюсь, как ты сумела удержать его в доме.

– Да, он бы, наверно, даже сейчас предпочел бы остаться снаружи, но... думаю, согласился ради меня. Я его попросила. – Фридман качает головой. – Слиш­ком легко это вышло.

– Что?

– Его уговорить. – Она вздыхает. – Ты же знаешь, как ему нравится снаружи.

– А антибиотики, что дала Джерри, помогают?

– Наверное. Скорее всего. Трудно сказать, понима­ешь? Как бы плохо ни было, она всегда может сказать, что без них было бы еще хуже.

– Она так говорит?

– О, Джин, с тех пор, как вернулся, с ней не разго­варивает. Он им не верит. – Джулия смотрит в пол. – Винит ее во всем.

– В том, что ему плохо?

– Он думает, они с ним что‑то сделали.

Кларк припоминает.

– Что именно он...

– Не знаю. Что‑то. – Фридман поднимает взгляд, ее бронированные глаза на миг встречаются с глазами Кларк и тут же уходят в сторону. – Уж слишком долго не проходит, понимаешь? Для обычной инфекции. Как тебе кажется?

– Я сама не знаю, Джулия.

– Может, тут как‑то вмешался Бетагемот. Осложнил состояние.

– Не знаю, бывает ли такое.

– Может, я теперь тоже заразилась. – Кажется, Фридман говорит сама с собой. – То есть, я много с ним сижу...

– Можно проверить, если хочешь.

Фридман смотрит на нее.

– Ты ведь была инфицирована? Раньше.

– Только Бетагемотом, – подчеркивая разницу, по­ясняет Кларк. – Меня он не убил. Я даже не заболела.

– А должна была бы, рано или поздно. Так?

– Если бы не модификация. Но я модифицирована. Как и все мы. – Она натужно улыбается. – Мы же рифтеры, Джулия. Те еще поганцы, нас так просто не взять. Он выдюжит, я уверена.

Этого мало, понимает Кларк. Все, что она может пред­ложить Джулии, – вдохновляющий обман. От прикосно­вений благоразумно воздерживается: Фридман не выносит физического контакта. Может, она и стерпела бы друже­скую руку на своем плече – однако допускает людей в личное пространство с большим разбором. В этом, хотя и мало в чем еще, Кларк чувствует с ней родство. Каждая из них замечает, как ежится другая, даже когда остальным не заметно.

Фридман через плечо оглядывается в темноту.

– Грейс говорила, ты помогла его оттуда вытащить.

Кларк пожимает плечами, немного удивляясь, что Но­лан приписала заслугу ей.

– Я бы, знаешь, тоже не захотела там оставаться. Только... – Голос ее замирает. В тишине вздыхает вен­тиляция пузыря.

– Только ты задумываешься, а не лучше ли было бы его не трогать? – угадывает Кларк.

– Да нет. Ну, может быть, отчасти. Не думаю, что доктор Седжер так уж плоха, как говорят.

– Говорят? Кто?

– Джин и... Грейс.

– А...

– Просто... не знаю. Не знаю даже, хотел бы он, что­бы я была здесь? – Фридман горестно усмехается. – Я, в общем‑то, не борец, Лени. Не то что ты и... когда меня пинают, я просто прогибаюсь.

– Если бы он захотел, мог бы остаться у Грейс, Джу­лия. А он с тобой.

Фридман с какой‑то поспешностью смеется.

– О, нет, я не о том. – Все же слова Кларк ее чу­точку взбодрили.

– В общем, – говорит Кларк, – я, пожалуй, оставлю вас вдвоем, ребята. Зашла просто узнать, как у него дела.

– Я ему передам, – кивает Фридман. – Он будет рад.

– Конечно. О чем речь. – Она нагибается за свои­ми ластами.

– И ты еще заходи, когда он придет в себя. Ему приятно будет. – Помолчав, Джулия отворачивается – лица не видно за каштановыми кудряшками. – Мало кто заходит, знаешь ли. Кроме Грейс. Салико еще не­давно заходил.

Кларк пожимает плечами.

– Рифтеры – не мастера в общении. («Могла бы уже понять», – не добавляет она). Иногда до Джулии