Рига. Ближний Запад, или Правда и мифы о русской Европе

В независимые времена все пространство позади музея застроили, сам музей рассказывает нынче не о защитниках советской власти, а об ужасах советской оккупации, но стрелки, как и прежде, на посту. Только без одного слова в названии – теперь они красные лишь по цвету. Выглядит памятник менее торжественно, чем когда-то: прямо к постаменту «причаливают» троллейбусы, рядом стоит киоск-«стекляшка» – и получается, что стрелки вместе с остальными пассажирами ждут на остановке транспорт.

Неподалеку, на перекрестке набережной и улицы 13-го января – другой монумент советских времен, уцелевший при новой власти: Памятник борцам революции 1905 года (1960). Вряд ли скульптор-соцреалист Альберт Терпиловский предполагал, что когда-нибудь флаг, который перенимает изваянный им демонстрант из рук застреленного товарища, предложат раскрасить в цвета радуги, а всю композицию переименовать в Памятник первому рижскому гей-параду (как это сделал недавно режиссер-провокатор Валтерс Сильшс).

Впрочем, Riga Pride 2005, прошедший сто лет спустя после демонстрации революционных рабочих на набережной, тоже был мероприятием идеологическим и вызывающим. Правда, рабочих 13 января 1905-го расстреляли (погибли 70 человек), а геев в июле 2005-го только закидали яйцами; но я в данном случае вообще о другом. О том, почему революционные бури конца XX века пощадили многие советские монументы в честь революционных бурь его начала.

Дело в том, что борьба с царизмом по-прежнему считается в Латвии делом правильным – только трактуется не в классовом, как когда-то, а в национальном ключе. В конце концов, череда революций в России закончилась советской властью, а в Латвии – независимостью. И те же самые латышские стрелковые части были сформированы изначально вовсе не для охраны Ленина и подавления контрреволюции, а для обороны родных земель от наступавших немцев. И формировали их именно по национальному принципу – слово «латыш» стало звучать идеологическим определением лишь после октября 17-го.

Создавать же эти пехотные части начали в 1914-м – на добровольной основе из говорящих по-латышски жителей западных губерний. В 1915-м немцы предприняли большое наступление на Курляндию, что вызвало резкий приток добровольцев – тем более что вести и командование, и документацию в латышских частях было разрешено по-латышски.

Сражались латыши упорно и самоотверженно – под уже упоминавшимся Икшкиле на Даугаве есть «Остров смерти» (Naves sala), на котором в 1916-м шли жесточайшие бои. В 1924-м здесь открыли мемориал, устоявший до наших дней. Другое место боевой славы стрелков – «Пулеметная горка» (Lozmetejkalns), в районе Елгавы (Валгундская волость, хутор Мангали). Здесь, где в декабре 1916 – январе 1917-го латышские части потеряли больше трети своего состава, теперь – «Музей Рождественских боев» с реконструкциями блиндажей и окопов.

К 1917 году в распропагандированной и не желавшей воевать русской армии латышские стрелки оставались одними из немногих дисциплинированных и боеспособных подразделений. Поскольку многие из них в революционную пору приняли сторону большевиков, те использовали их для самых ответственных дел – латыши принимали участие в событиях октября 1917-го, формировали отдельную сводную роту, охранявшую Совнарком и лично его председателя, активно подавляли контрреволюционные выступления.

Во время Гражданской войны латышские стрелки воевали и за красных, и за белых – хотя красные стрелки были более многочисленны, более успешны в боях, а многие латыши, служившие в РККА и ЧК, сделали впечатляющие карьеры. Первым комендантом Соловецкого лагеря и первым начальником ГУЛАГа стал бывший латышский стрелок Теодор Эйхманс. Поэтому когда нынешние латышские националисты принимаются в очередной раз подсчитывать ущерб, нанесенный стране советской «оккупацией», некоторые русские правые в полемическом задоре отвечают: да если б не латыши, в России не было бы ни большевиков, ни Гражданской войны, ни репрессий.

Те же латышские полки и латышские деятели большевистской партии, что помогли установить и отстоять советскую власть в РСФСР, не смогли удержать ее в Латвии. Большевистское правительство Петериса Стучки продержалось в Риге всего пять месяцев в 1919-м. Одна из центральных улиц города, Тербатас (Дерптская), с 1950-х по 1990-й носила имя Стучки. А на нынешней Замковой (Pils laukums), некогда Пионерской площади перед нынешним Президентским дворцом, некогда Дворцом пионеров, Стучка стоял сам: на высоченном постаменте, странно шаря возле себя рукой – словно в поисках опоры. В нужный момент опоры не нашлось: эта скульптура смену идеологических вех в 1990-х, конечно, не пережила.

С первой попытки